 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
38
полно праздничности, равновесия, открытости, соразмерности, а с другой — когда эти каче-
ства развиваются до предела, налицо колоссальное духовное и художественное
перенапряжение. Возрождение творит с бесконечной уверенностью в том, что нужно и
можно стремиться к абсолютному и при том — земному, к божественному и одновременно
— человеческому. Эпоха убеждена, что над искомой цельностью несоединимых начал
можно трудиться, максимально мобилизуя волевой порыв. Главное противоречие Ренессанса
—
противоречие между абсолютностью умозрительного идеала и относительностью
реальных возможностей обычного человека. С большой исторической дистанции нередко
снисходительно относятся к этому грандиозном порыву, не всегда по достоинству оценивая
особое ментальное состояние, когда человек впервые так искренне, спонтанно,
непосредственно поверил в свои силы. Ошибка заключалась в том, что сам по себе идеал
подразумевает некую недостижимую норму. Осуществить идеал нельзя, потому что это
означало бы превзойти идеал и лишить его идеальности. Идеал можно выразить, но нельзя
остановить. Как и бесконечность в математике, идеал не может быть исчерпан в конечном
результате, а ведь именно к этому бесстрашно шла художественная практика титанов
Возрождения.
Любопытно, что на стадии высокого, позднего Возрождения близкие наблюдения по-
своему высказывали художники и музыканты. Кастильони, в частности, говорит о
нежелательности соседства в музыке двух совершенных консонансов, ибо оно ведет к
некоторому однообразию совершенства, порождает пресыщенность и обнаруживает
чересчур аффектированную гармонию. Не лучше ли разбавлять это монотонное
совершенство диссонирующими интервалами — секундой или септимой, способными
внести выразительное разнообразие?
Но изобретение новых художественных приемов не сулило спасения, ведь ренессансное
стремление к совершенству не имело чисто эстетического характера, оно представляло собой
глобальную мировоззренческую программу, глобальную идеологию, которая увлекла и
сплотила всех, кто стремился к самоосуществлению. Поэтому если идеальная
художественная правильность и могла быть смягчена ухищрениями вкуса, изобретением
новых форм, то эстетические приемы были бессильны в отношении тотального мировоззрен-
ческого базиса Возрождения.
Уязвимость самих эстетических воззрений состояла в том, что бесконечная вера в
возможности человека привела к убеждению о существовании неких абсолютных правил
создания безупречного искусства. А раз правила существуют, их надо отыскивать и вопло-
щать. Позже, когда «правила» начали тиражировать эпигоны, когда наступил маньеризм, в
глаза стала бросаться искусственность многих теоретико-художественных построений.
Таким образом, нарастание тенденций кризиса обнаруживалось в самой внутренней
логике развития ренессансной культуры, в ее исходных принципах. Красноречивы в этом
отношении даже стилистические формы общения и переписки: повсюду можно встретить
такие выражения, как «сверхчеловеческий», «небесный», «бессмертный», «божественный» и
т.д. Причем названные понятия обращали не к античным персонажам, не к светским или
духовным владыкам, а к друзьям и близким людям. Любые проявления человеческой жизни
мыслились как «грандиозные», «превосходные», «великолепные» — от великолепного
завтрака до роскошных похорон; и это отражало не просто манеру говорить, но и манеру
мыслить, так как подобные изыски произносились чрезвычайно серьезно.
Устремленность к бесконечному, к абсолютному в период позднего Ренессанса вошла в
открытое столкновение с не менее характерной тягой эпохи Возрождения к равновесию и
гармонии. Данное противоречие побуждало культуру решать свои проблемы заново. Но все
коллизии, возникавшие в последующие века в европейской культуре, все поэтапно
преобладавшие ответы отталкивались именно от этого исходного принципа, невозможность
претворения которого обусловила трагизм и кризис ренессансного мироощущения.
Огромное достижение художественной практики и теории Возрождения состоит в том,
что ценой собственных заблуждений, ценой отрицания себя они породили чрезвычайное