 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
221
нехудожественному (психологическому). И вместе с тем нельзя игнорировать того, что
особые исторические состояния человека по-своему отражаются в развитии языка и
образного строя искусства, в приоритетном развитии его видов и жанров и многом другом.
По этой причине любые характеристики искусства в известных пределах могут выступать
источником реконструкции эволюционирующих психологических структур внутреннего
мира человека.
Какова природа психологических факторов, вторгающихся в художественный процесс и
определяющих его судьбы? Что входит в состав самого понятия психологических структур?
Все психологические факторы можно дифференцировать на культурно-психологические и
социально-психологические влияния. Первые через определенную картину мира,
представления о мировом порядке оказывают воздействие на формирование исторически
определенных типов восприятия и мышления. Вторые проявляют себя через воздействие на
человека ближайшего этнического и социального окружения: формируют поведенческие
стереотипы, нормы общения, нравственные установки. Такая дифференциация отражает
принятое в психологии разделение сфер духовного бытия личности соответственно на по-
знавательную и мотивационную.
По мере того как эстетика углубляется в анализ конкретного материала, все больше
дают о себе знать скрытые рифы проблемы. Главные из них свидетельствуют о том, что
знания общих факторов, составляющих возможные линии взаимовлияния исторической
психологии и искусства, еще недостаточно. Как правило, прямое перетекание
художественных характеристик в психологические, и наоборот, в истории культуры почти не
присутствует. Препятствием во взаимопроникновении психологической и художественной
сфер часто выступает художественный этикет, система навязанных автору эстетических
канонов.
Так, если мы попытаемся реконструировать содержание психической жизни человека
XI-XIII вв. по материалам летописей, то сразу столкнемся с очевидным препятствием:
история для летописца не имеет «второго» плана — скрытой психологической подоплеки. В
данном случае литературный ряд и ряд психологический, казалось бы, абсолютно
разобщены, не совмещаются. Образы князей в летописях не знают душевной борьбы,
внутренних переживаний, т.е. того, что можно было бы назвать содержанием психической
жизни. Мы легко заметим, что характеристики князей сотканы не столько из психо-
логических, сколько из политических понятий. Не будет преувеличением сказать, что и само
понятие характера как представления об индивидуальной и неповторимой психологии в этот
момент отсутствует. Следует ли на основании этого делать вывод о скудности психической
жизни наших предшественников? Психологический опыт людей XI—XIII вв. был, конечно
же, гораздо богаче, чем он представлен в литературе и искусстве того времени. «Не следует
думать, — пишет Д.С. Лихачев, — что древнерусский автор XI-XIII вв. потому только не
изображал в летописи психологию людей, их внутреннюю жизнь, что он не знал этой
психологии, не видел этой внутренней жизни или «не умел» их изобразить».
Политические события этого периода свидетельствуют о том, что князья явно считались
с психологией своих противников, союзников и людских масс, — возьмем хотя бы
летописные описания их переговоров или ораторскую прозу. Но такой психологический
опыт не входил впрямую в сюжетную ткань искусства потому, что этого не требовали
задачи, которые ставили перед собой художник и летописец. Человеческий характер, таким
образом, выступает в творениях древнерусского искусства XI—XIII вв. двояко: с внешней
стороны, т.е. в авторской системе, каким его хотели представить; и одновременно в скрытом,
неявном виде, как мы сами можем его реконструировать косвенно по сообщаемым в
летописи фактам, через отдельные детали, композицию и т.п.
Здесь и приходит на помощь художественно-стилистический анализ, позволяющий за
образом увидеть прообраз, за деталью — целое, за намеком — тенденцию, а через авторскую
интонацию, сопоставление фактов выявить подстрочные смыслы обкатанных формул,
неявные мотивы и т.д. Кроме того, большие резервы таит в себе возможность воссоздания