 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
220
закреплявшие герметичность отдельных научных областей: истории искусств, истории
культуры, истории науки; осуществляют идею междисциплинарного синтеза в познании
человека. На этой основе возник и развивается словарь нового историко-антропологического
мышления, в котором ключевую роль играют такие понятия, как менталитет, сознание и
подсознание культуры, ценностные ориентации, автоматизмы и навыки поведения, неявные
установки мысли, культура воображения эпохи. Все эти измерения, проводимые на основе
анализа разных продуктов культурной деятельности человека, позволяют воссоздать
целостную картину его психической эволюции и составляют предмет исторической
психологии.
Как известно, искусство любой эпохи — это неповторимый способ взаимодействия
«практических» и «теоретических» форм социальной памяти, мифологических и научных
представлений, сознательного и бессознательного. Многосоставность искусства вобрала в
себя весь спектр структур исторической психологии человека с особыми формами
«сцепления» рационального и безотчетного, архетипического и новаторского.
Кристаллизация в творениях искусства невербализуемых моментов психики человека
позволяет рассматривать художественные произведения как уникальные «психологические
затвердения». В связи с этим возможна и обратная процедура: в опоре на материал искусства
реконструкция форм психической пластичности человека в истории, наблюдение тенденций
эволюции его психики.
Как подступиться к выявлению параллелизма таких необозримых сфер, как
историческая психология и история искусств? Одна из существенных трудностей, встающих
на этом пути, — укоренившаяся в эстетике традиция представлять историю искусств как
историю шедевров, классических творений, ставших вехами в духовной истории
человечества. В данном случае такой подход оказывается не вполне приемлемым. Ведь
художественная жизнь общества не состоит из одних лишь вершинных достижений: сфера
искусства гибко реагирует на запросы и вкусы всех социальных слоев, на самые раз-
нообразные побуждения человека и потому в достатке поставляет произведения, призванные
удовлетворять многочисленные потребности обыденного сознания, насыщать
художественными формами область быта, досуга, развлечения, праздника и т.д. Не меньший
свет проливает на базовые ментальные установки анализ того, к каким формам
художественной самореализации в повседневности обращались представители среднего и
низшего классов, не знакомые с художественными шедеврами эпохи.
И одна и другая ветви искусства в реальной жизни сосуществуют в постоянном
пересечении, составляя единый художественный процесс. Более того, вторая линия,
отражающая повседневные художественные формы бытия человека, зачастую выступает той
особой территорией, вне которой оказывается невозможным рождение шедевров культуры.
Как верно заметил С.С. Аверинцев, «есть целый ряд бесславных, с нашей точки зрения,
событий литературного процесса, без которых вершинные результаты были бы немыслимы
или были бы иными». К тому же было бы ошибкой видеть знаки психологического
состояния эпохи только в знаменитых произведениях. В целом ряде случаев большие и
новаторские произведения возникали в русле оппозиционных процессов.
Разумеется, ни художественная, ни психологическая сферы не растворяются друг в
друге. Утвердившийся в эстетике взгляд на искусство как на самоценный вид творчества
подчеркивает уникальность его языка, выступающего не только в качестве средства (знака и
символа), но и в качестве предмета незаинтересованного любования. Способ
художественной организации звуков, линий, движения несет в себе большой
гедонистический и эвристический потенциал, обладает очевидной самостоятельной
ценностью. Вместе с тем любое произведение искусства открыто к «распредмечиванию»
современниками и последующими поколениями. Все меняющиеся параметры искусства
являются не только знаком внутрихудожественной эволюции, но и зеркалом перемен,
происходящих в самом человеке, в его самочувствии и самопознании. Речь, таким образом,
не идет о редукционизме: художественное в своей целостности несводимо к