 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
21
максимально естественно, максимально необходимо и является критерием для всей
внутренней и внешней жизни человека».
Специальных эстетических систем ни стоики, ни эпикурейцы не создали. Наиболее
крупной фигурой, специально обращавшейся к эстетической проблематике, выступает
философ III в. н.э. Плотин (204-269). Собрание сочинений мыслителя получило название
«Эннеады», что в переводе означает «девятка» (оно состоит из шести трактатов, в каждом из
которых по девять частей). Плотин представлял линию неоплатонизма в позднеантичной
эстетике. Для философа была очень важна платоновская идея иерархического мира, которая
легла в основу его учения о нескольких сущностях, находящихся в субординации по мере
нисхождения к чувственной материи.
Для эстетики большой интерес представляет теория эманации, разработанная
Плотином. Само слово «эманация» означает «истечение»: любые прекрасные вещи и
явления оказываются возможными благодаря тому, что происходит истечение
(нисхождение) тех высших смыслов, которые составляют природу красоты. Таким образом,
природа чувственной красоты — лишь слабая тень высшей идеи красоты. И здесь Плотин
очень близко, почти буквально повторил уже известную логику Платона. Если существуют
желтая листва, желтая одежда и желтый цветок, то, по мысли Плотина, это означает, что
должна быть и сама желтизна. Если существует прекрасное тело, прекрасная скульптура,
прекрасное произведение живописи, значит, должно существовать и само по себе прекрасное
вне его конкретных проявлений. Одержимый такой логикой, он и выстраивает теорию
эманации. Высшее средоточие красоты, по Плотину, — это, в итоге, некая запредельная
сущность, Единое. От Единого и происходит истечение прекрасного, слабеющее выражение
последнего претворяется в чувственной россыпи прекрасных вещей окружающего мира.
Эстетика Плотина далеко не всегда выражена открыто, чаще ее можно уловить
косвенно, постигая структуру его текста, сам способ его философствования, отличающийся
образным изложением. Плотин много работает с понятием эйдоса, некой нематериальной
сущности (фактически той же предельной идеей Платона). Философ приводит в связи с этим
такой пример: имеются два куска мрамора, какой из них более причастен к искусству —
необработанный, который красив сам по себе, или тот, который превращен в скульптуру?
Плотин отдает приоритет второму, являющему свое совершенство именно благодаря
«эйдосу красоты». Красота, считает он, всегда зависит от эйдоса, который вложил в мрамор
художник. Она рождается не потому, что художник действует глазами и руками, а потому,
что он причастен к искусству. Следовательно, красота рождается благодаря чувству формы,
накладываемой на материал. В принципе это тоже повторение платоновской идеи о форме,
живущей в душе художника. Для того чтобы творить, художник должен внутри себя чув-
ствовать жизнь этого эйдоса, только тогда он может одухотворить то, что делает.
Если обобщить основные признаки приведенных теорий прекрасного, становится
очевидным их отличие от трактовок прекрасного в классической античности. Красота
художественного предмета связана не с тем, что отражает совершенство реально
существующих явлений, она зависит от того, насколько искусно в художественном
произведении отражена самостоятельная и виртуозная игра творящего интеллекта. Если
эстетическое чувство классической античности пронизано тем, что можно обозначить как
стихийный материализм (источник эстетического совершенства расценивается как ес-
тественное свойство окружающего мира), то в эллинизме явно нарастает релятивное
отношение к объективно-прекрасному. Источник эстетической выразительности
перемещается в сознание самого художника, во главу угла ставится его способность
наделить материал собственным видением, умением изобретательно достигать вырази-
тельной трансформации объекта. Таким образом, на теоретическом уровне эти концепции
отражают и поддерживают уже упоминавшиеся тенденции усиления психологизма и
индивидуализма в художественной практике эллинизма.
Нарастает и такой мотив, как утверждение этической нейтральности художественных
произведений. Так, общая позиция стоиков и эпикурейцев — сохранение внутреннего покоя