 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
191
строении художественной формы, всякий раз выступающей источником властной магии,
захватывающего чувственного воздействия произведения искусства. Вместе с тем, оценивая
возможности разных видов художественного творчества, необходимо видеть ряд их
существенных особенностей. Не случайно сложилось сочетание «литература и искусство».
Если семья искусств (живопись, музыка, театр, скульптура) может быть понята (и
понималась до XIX в.) как сфера «изящных искусств», то литература, помимо чисто
эстетического воздействия, всегда расценивалась как творчество, обладающее особыми
возможностями воплощения глубокого смысложизненного содержания. К произведениям
литературы человек приобщается не только в надежде испытать чувство необыкновенного
эмоционального подъема, но и желая обрести основы жизненной устойчивости. Восприятие
и оценка претворенных в литературном произведении моделей поведения, способов решения
конфликтов могут способствовать расширению границ индивидуального опыта,
оттачиванию нравственных принципов. Человеку, попавшему в трудную житейскую
ситуацию, вполне серьезно могут сказать: «Ты действовал так, будто не знаком с
произведениями М.Е. Салтыкова-Щедрина или А.Н. Островского».
Тем не менее художественное содержание невозможно перевести сколько-нибудь полно
на язык понятий. Диалог, связывающий общекультурное (жизненное) и художественное
содержание, в значительной мере косвенный, подспудный, оставляет значительное
пространство для невыразимых состояний, смыслов, являющихся не сразу и не путем
«прямой речи». И.А. Бродский, в частности, считал, что человек, сумевший выработать у
себя твердый художественный вкус, может быть не более счастливым, но более свободным:
он владеет внутренним критерием, помогающим распознавать подлинное и неподлинное,
истинную и ложную интонацию, что в конечном счете позволяет человеку сохранить и
развить свою индивидуальность.
При самом благожелательном расположении к морали художник не может
восприниматься как проводник идей. Сколь бы тщательно ни были разработаны идейно-
нравственные мотивы в литературном произведении, за ними остается нечто неопределимое,
часто выступающее в произведении смысловым центром, главным компонентом
содержания. Аналитик, стремящийся «выпарить» из художественного произведения
нравственный смысл в его завершенном виде, всегда терпит фиаско. В этом, в частности,
кроется причина новых и новых приближений критики к толкованию художественной
классики. Сколько, к примеру, было и будет трактовок этической подосновы характера
главной героини в рассказе А.П. Чехова «Душечка». Традиционно-школьная интерпретация
ориентирует на то, что у героини отсутствует собственное внутреннее содержание, всякий
раз она говорит голосом того, кто находится с ней рядом. В другой системе аналитических
координат этические стороны поведения героини высвечиваются по-другому: можно
утверждать, что характер «Душечки» являет собой удивительную женскую способность
целиком переливаться в любимое существо, жить его интересами, смотреть на мир его глаза-
ми. Несводимость этического содержания произведения к единой формуле — естественное
свойство внутренней природы художественного текста, сопротивляющегося
отождествлению с любой однозначной идеей.
В размышлениях о связях искусства и этики очень важна проблема, которую можно
обозначить как целостное и частичное постижение художественного произведения. В свое
время еще И.В. Гете заметил, что массовому сознанию гораздо легче воспринять в искусстве
«что», а не «как», поскольку первое можно воспринять по частям, а для второго нужны труд
и известные навыки. По этой причине обыденное восприятие часто отождествляет тему и
пафос (идею) произведения, полагая, что качества предмета художественного отражения
говорят сами за себя. Такой взгляд, безусловно, неверен. Возможности языковых и
композиционных конструкций, стилистического мастерства зачастую показывают, что
смысл (пафос) художественного произведения может резко расходиться с его темой. В тех
случаях, когда тема и пафос отождествляются, в эстетических работах возникают, например,
такие суждения: «Апофеоз кризиса буржуазного искусства сказался в том, что художник