 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
149
России отмечали, что читающим крестьянам в романах больше всего нравятся патриотизм,
любовь к вере, царю, отечеству, верность долгу, геройство, мужество, храбрость на войне,
чисто русская удаль и молодечество, а также сложная замысловатая фабула и интересная
завязка. Было отмечено, что такого рода литература предпочитается даже сказкам А.С.
Пушкина и В.А. Жуковского. Из всех сочинений Пушкина, по свидетельству
социологических исследований конца XIX в., народу нравились только «Капитанская
дочка», «Дубровский» и «Арап Петра Великого»; у Н.В. Гоголя — «Тарас Бульба» и
некоторые рассказы из «Вечеров на хуторе близ Диканьки», например, «Кузнец Вакула»,
«Вий», «Страшная месть», «Утопленница», у М.Ю. Лермонтова — только одна «Песня о
купце Калашникове».
Подобные установки, фильтрующие образные и сюжетные мотивы классической
литературы, подхватывали и с блеском разрабатывали, добиваясь их экзотического
расцвечивания, по-своему одаренные авторы — М.П. Арцыбашев, А.А. Вербицкая и многие
другие.
Изучая способы построения, устойчивые образы и повествовательные формулы
массового искусства, специалисты во многом исходили из методики, использовавшейся
фольклористами, также создававшими каталоги сказочных сюжетов. В стремлении отыскать
первоэлементы сложных художественных структур через анализ их сочетания,
взаимоотношения с целым социология искусства использовала значительную научную базу,
заложенную А.Н. Веселовским, Ф.И. Буслаевым, позже — В.Я. Проппом, К. Леви-Строссом.
Перечисленные авторы, много сделавшие для поиска устойчивых инвариантов,
выступающих в качестве кочующих сюжетов, были убеждены, что число функций
произведений, если говорить о формах коллективного фантазирования, достаточно
ограничено и последовательность этих функций всегда одинакова.
Однотипность по своему строению произведений массового искусства уже в начале XX
в. не вызывала сомнений. Подобные функции массового искусства, как и элементы сказки,
восходят к архаической, бытовой, религиозной или иной действительности — это в свое
время отметил В.Я. Пропп.* Подобные наблюдения позволяют просматривать исторические
корни стереотипных повествований в драме, кинематографе и художественной литературе,
комбинирующихся весьма единообразно.
* Подробнее об этом см.: Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. СПб.,
1996.
Такому авторитетному исследователю массового искусства как Дж. Кавелти, удалось не
просто регистрировать формулы и архетипи-ческие модели повествования, но и с их
помощью выявить определенные закономерности в развитии коллективных фантазий,
свойственных большим группам людей. В его исследовании «Приключение, тайна и
любовная история: формульные повествования как искусство и популярная культура»*
высокая степень стандартизации осмысляется сквозь призму естественных потребностей как
качество, позволяющее человеку отдохнуть и уйти от действительности, не напрягаясь в
распознавании незнакомой символики и лексики. Кроме того, стандартные конструкты
любовных историй и детективов формируют определенные ожидания. Как следствие этого
— возникающее чувство удовлетворения и комфорта, напрямую связанное с процессом
постижения уже знакомых форм.
* Caweiti J. G. Adventure, Mystery and Romance: Formula Stories as Art and Popular Culture.
Chicago, 1976 (перевод фрагмента этой кн. см.: Новое литературное обозрение 1996. ¹ 22).
Разумеется, принцип формульности в массовом искусстве сопрягается с принципом
художественной вариации темы, однако оригинальность приветствуется только в случае,
если она подтверждает ожидаемые переживания, существенно не изменяя их. Для того