 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
122
принцессой, которая прежде была недостижима, образы «злой ведьмы» и т.д. могут быть
осмыслены как символы или даже аллегории примирения со своим душевным миром через
разные ступени взаимодействия сознательного и бессознательного.*
* Подробнее об этом см.: Мелетинский Э.М. О происхождении литературно-
мифологических сюжетных архетипов//Мировое древо. 1993. ¹2. С. 9—62.
Если сопоставить все формы мифологии, нашедшие отражение в народном творчестве,
то можно обнаружить бинарные оппозиции, лежащие в основе разных мифов. Наиболее
общие оппозиции — это жизнь и смерть, свой и чужой, добрый и злой, свет и тьма. Далее
на этой основе обнаруживается сложное сюжетное и смысловое напластование. На основе
бинарных оппозиций в конце концов складывается набор ключевых фигур народной
мифологии, которые порождают мотивы мифа, жизнеутверждающие или апокалипсические.
Важно отметить, что те мифы, которые мы фиксируем в древних обществах, — это
мифы, созданные естественным образом, жизненно важные, постоянно воспроизводимые.
Однако собственно мифотворчество не исчерпывается этой исторической стадией.
Интенсивное развитие мифотворчества обнаруживается и в XVIII, и в XIX, и в XX вв. Уже
Возрождение не столько жило в мифе, сколько использовало его; античная мифология
включалась в сложный сплав с христианством, магией, рыцарской легендой и тем не менее в
итоге обладала качеством «исторической принудительности» (Л.М. Баткин).
Истоки современного мифотворчества восходят, пожалуй, к романтикам. Романтики
одними из первых заинтересовались художественным потенциалом мифа, его богатыми
возможностями как «нелогичной логики», синкретизмом и дискутировали по этому поводу с
просветителями. Рационалисты-просветители не раз в XVIII в. обнаруживали свое
высокомерное отношение к мифологии, в частности Вольтер говорил о «нелепых гигантских
образах эпоса и мифа», которые способны привлечь любознательного дикаря, но всегда от-
толкнут души просвещенные и чувствительные. Мысль о несуразности мифа, его нелепости,
отражающей варварскую народную фантазию, разделял и Гете. В его творчестве миф
предстает не «кровью культуры», а ее реминисценцией. Не случайно, по мнению многих
исследователей, вторая часть «Фауста» есть только часть литературы, а не ее
универсальный язык.
Романтики фактически первыми попытались рассмотреть стихийное народное
творчество, включая и мифологию, как проявление высшей художественности, отмеченной
свежестью и непосредственностью восприятия. Они трактовали миф уже не как нелепый
вымысел, плод незрелого ума, а как проявление высшей мудрости, выражение способности
древнего человека к целому, синтетическому, незамутненному односторонним
аналитическим мышлением восприятию и художественному моделированию мира. Эти идеи
были созвучны глобальным установкам романтизма, ориентированного на универсальность,
преодоление односторонней специализации и узкой профессионализации как в реальном
мире, так и в художественном творчестве.
Современные подходы обнажают трудность проблемы: чем большее число
исследователей разрабатывают историю и теорию мифа, тем более неоднозначное
толкование приобретает сам миф. Изначально миф понимался как древнейшее сказание,
являющееся неосознанно художественным повествованием о важнейших природных и со-
циальных явлениях. Принципиальная особенность мифа — его синкретизм, слитность,
нерасчлененность составных элементов, художественных и аналитических,
повествовательных и ритуальных. Поскольку мифологическое авторство характеризуется
неосознанностью творческого процесса, постольку мифы предстают в качестве
коллективного бессознательного народного творчества.
Сегодня существует несколько десятков определений мифа. По мысли С.С. Аверинцева,
к примеру, «миф выступает как цельная система первобытной духовной культуры, в
терминах которой воспринимается и описывается весь мир». В такой трактовке миф есть