 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
45
сильное тоталитарное государство (каким была и Франция на протяжении XVII—XVIII
столетий) всегда тяготеет к классицистским монументальным формам, воплощающим идеи
порядка, рациональности, единения. Без огромных материальных вложений, без сильного
государства не могли бы быть воздвигнуты такие величественные памятники, как дворцово-
парковый комплекс Версаль, Дом инвалидов, Лувр и др. Постоянной поддержки и больших
субсидий требовало содержание больших театральных трупп. Отмечая роль абсолютизма в
стимулировании художественного творчества, французский историк С. Шайюзо даже
склонен считать, что «во всем мире не сыскать людей, которые больше бы любили монар-
хию и высказывали бы больше ревности к ее славе, чем актеры».*
* Цит. по: Бордонов Ж. Мольер. М., 1983. С. 130.
К XVIII в. экстатическое, импульсивное и мистическое мироощущение, столь сильное в
начале Нового времени, постепенно гаснет, и XVIII столетие в большей мере проходит под
знаком классицизма, нежели барокко, хотя последнее все еще действенно проявляет себя в
живописи и в архитектуре. Нисхождение иррациональных сторон в социальной психологии к
концу XVII в. отмечает и Р. Мандру, обративший внимание на принципиально новое
толкование в то время феномена колдовства. О колдовстве теперь говорят лишь в двух
аспектах: либо как о психической патологии, болезни человека, либо как об откровенном
мошенничестве.* Оба этих взгляда свидетельствуют о росте сциентистских настроений
человека.
* См.: Мандру Р. Магистраты и колдуны во Франции в XVII в.//История ментальностей.
М., 1996. С. 174-179.
События в общественной жизни и культуре конца XVIII столетия еще сильнее
трансформируют сознание современников: возникает искренняя вера в бесконечные
возможности разума, в силы самого человека. Необходимо бесстрашно возделывать
возможности разума, и он в конце концов приведет человечество «куда надо». Такой лейт-
мотив объединяет мыслителей и художников самых разных позиций. Рационально
разработанные общественные установления явились фундаментом выступлений деятелей
французского Просвещения в пользу республиканского правления, организации парламента
и т.п. Интеллектуальные лидеры XVIII в. убеждены в существовании и возможности
открытия оптимальных законов, способных усиливать гражданские добродетели, помочь
формированию гражданского общества. Вместе с тем деятели Просвещения твердо стоят на
земле и отдают себе отчет в том, что человек эпохи предпринимательства — существо
отнюдь не альтруистическое, а в значительной степени эгоистическое. Интересы
потребления, частная собственность — это священно, это то, что движет человеком. Но здесь
у просветителей обнаруживается противоречие. С одной стороны, для них характерен взгляд
на человека как на фигуру «аллегорическую», т.е. в известной мере идеальную, которую
можно успешно воспитывать, формировать, к чему и призвано искусство. С другой стороны,
они отмечают в человеке сильные природные инстинкты, способные сокрушить любые
рациональные установления.
Сами фигуры просветителей в определенной мере олицетворяют противоречия своего
времени. Обращает на себя внимание противостояние в трактовке предназначения и
возможностей искусства позиций Д. Дидро и Жан-Жака Руссо
(1712-1778). Руссо остро
скептически относился к оценке общественных функций искусства: в условиях глубокого
падения нравственности, считал он, с помощью искусства «украшают гирляндами цветов
железные цепи, сковывающие людей, заглушают присущее людям сознание исконной свобо-
ды, заставляют их любить свое рабство, превращая их в то, что называется цивилизованными
народами».* Дидро, отличающийся рафинированным вкусом, напротив, возлагает на
искусство большие надежды. Он много размышляет об историческом подходе к критериям