195
Интересно, что и теоретики искусства западного средневековья, в частности Фома
Аквинский, тоже отмечали этот парадокс: адекватное восприятие замысла иконописца
становится наиболее полным в лучах живого языческого сознания. «Благо, отыскиваемое ис-
кусством, не есть благо человеческой воли или пожелательной способности, но благо самих
вещей, сделанных или продуцированных искусством. По этой причине искусство не
предполагает правильности пожелания», отмечал Фома Аквинский. Здесь фиксируются
иные корни, из которых вырастает художественное совершенство.
Показательно, что чем большую биографию набирает религиозное искусство, тем
большее число правил и канонов регламентируют его создание. Это вполне объяснимо:
когда рядом с религиозным художественным творчеством набирает силу самостоятельная
светская художественная традиция, тогда возникает потребность отмежеваться от нее. В
России этот процесс пришелся на середину XVII в. время, отмеченное переломом в
ментальности, тенденцией к «обмирщению» искусства. Относительно многих церковных
новшеств, вторгшихся в русские храмы в середине XVII столетия, протопоп Аввакум
высказывал упреки: «Старые, добрые изографы писали не так подобие святых. Лицо и руки,
и все чувства оттончали, измождали от поста и труда и всякия скорби. А вы ныне подобие их
изменили, пишите таковых же, каковы сами».
Вторжение в иконопись реалистических моментов, нарушивших ее духовную
символику, осуждалось («власы кудрявые, руки и мышцы толстыя»). Подобные упреки
высказывались и в адрес певцов-исполнителей. «Театральные певцы не знают музыки»,
отмечает Аввакум, надо забыть, что голос у тебя хороший, не впадать в самолюбование, а
думать, как посредством интонирования выразить неземную сущность. В период, когда
традиции религиозного искусства пришли в соприкосновение с ориентациями светского
художественного творчества, возник сложный узел проблем. Как рассчитать, чтобы зритель
ощущал теплый свет иконы, и в то же время, чтобы это был свет духовности, а не
чувственности. Главное положение, варьировавшееся в теориях разных богословов,
сводилось к идее: неприлично наслаждаться искусством самим по себе, а тем более
искусством, которое будит чувственное смятение. «Художественное вдохновение, писал в
конце XIX в. иеромонах Домиан, далеко не всегда соответствует прямому смыслу взятого
предмета, насчет которого бывают возможны самые странные недоразумения». Однако эти
«странные недоразумения» и отличают природу художественного переживания.
Усиление каноничности религиозного искусства в XVIII и XIX вв. было призвано
затормозить обмирщение искусства. В богословской литературе широко обсуждается,
насколько правильно и точно передают те или иные иконописцы образы и смысл
вероучения, какой должна быть система выразительных средств, чтобы соответствовать
этому смыслу. Парадокс состоял в том, что для сохранения произведениями религиозного и
церковного искусства художественного воздействия им было необходимо подчиняться
общеэстетическим законам, т.е. законам эволюции приемов художественной вы-
разительности, потребности соответствовать изменяющемуся характеру восприятия и
мышления.
Если проследить историю церковной музыки и живописи, то можно заметить, как
трудно эта музыка и живопись адаптировали новые способы художественного выражения.
Пример тому непростое вхождение в культовый обиход религиозных произведений таких
выдающихся композиторов, как П.И. Чайковский и С.В. Рахманинов. Как известно, по
поводу «Литургии» П.И. Чайковского уже в момент ее опубликования в издательстве П.И.
Юргенсона возникло судебное разбирательство, так как руководитель придворной капеллы
Н.И. Бахметьев запретил ее к исполнению в храмах. Критики отмечали неприемлемость
«излишне аффектированного» музыкального строя, авторской эмоциональности, теснящей
каноны. «Если ни один священник не позволит себе вместо церковно-славянского текста
молитвы Ефрема Сирина прочесть стихотворное переложение ее, сделанное Пушкиным, то
непонятно, почему продолжение той же логической мысли не приводит этого священника к
протесту, когда он слышит с клироса мелодии, близкие к мелодиям «Пиковой дамы»,
|