 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
133
Цивилизация обезличивает, в ее условиях человек теряет свою индивидуальность. В этом —
парадокс того состояния, который внешне выступает как прогресс.
Освобождение личности, которое цивилизация как будто бы должна нести с собой,
оборачивается смертью для личной оригинальности. Личностное начало раскрывалось лишь
в культуре, но воля к мощи жизни уничтожает личность — таков парадокс истории. Искус-
ство и культура оказываются музейны — в этом их единственная связь с прошлым. В рамках
цивилизации начинается культ жизни вне ее смысла, ибо ничто уже не представляется
самоценным, ни одно мгновение жизни, ни одно переживание жизни не имеют глубины, не
приобщены к вечности. Всякое мгновение и переживание современного человека, по
Бердяеву, есть лишь средство для ускоряющихся жизненных процессов. Наслаждение
жизнью и ее комфортом — все это устремляется к дурной бесконечности, к пресыщению
удовольствиями и наслаждениями, которые несет цивилизация; все это обращено ко
«всепожирающему вампиру грядущего», и все это, в итоге, есть предвестник гибельных для
духовной культуры тенденций.
Традиции социологической мысли, обсуждающей предназначение и роль искусства в
связи с цивилизационным развитием, проявились и в творчестве М. Вебера. В произведении
«Наука как призвание и профессия» ученый задался вопросом: в какой мере процесс
развития науки имеет смысл, выходящий за пределы чисто практической и технической
сферы? Другими словами, как процесс возделывания науки сказывается на духовном
самочувствии человека, вне тех конкретных результатов, которые несет с собой научно-
технический прогресс? «Все естественные науки, — пишет М. Вебер, — дают нам ответ на
вопрос, что мы должны делать, если мы хотим технически овладеть жизнью. Но хотим ли мы
этого и должны ли мы это делать, и имеет ли это в конечном счете какой-нибудь смысл? Эти
вопросы они оставляют совершенно нерешенными и принимают это в качестве предпосылки
для своих целей».* М. Вебер вспоминает Л.Н. Толстого, считавшего, что всякая наука
лишена смысла, если не дает ответа на единственно важный для нас вопрос — что нам
делать, как нам жить?
* Вебер М. Наука как призвание и профессия//Самосознание европейской культуры XX
века. М., 1991. С. 134.
Немецкий социолог размышляет над сюжетами, которые мы обнаруживаем и у его
современников: недостаток судьбы переживается в нынешнем мире как отсутствие
ценностей, которые могли бы связать индивида и общество. Смыслы существования теряют
«онтологическое оправдание» и перемещаются в сферу интимного мира. «Высшие и
благородные ценности ушли в братскую близость непосредственных отношений отдельных
индивидов друг к другу, но как общий фундамент они уже ничего не значат». Из этого Вебер
делает вывод о том, что далеко не случайно самое высокое искусство в XX в. интимно, а не
монументально. «Не случайно сегодня только внутри узких кругов, при личном общении,
крайне тихо пульсирует то, что раньше буйным пожаром, пророческим духом проходило
через большие общины и сплачивало их». Если сегодня насильственно попытаться привить
вкус к монументальному искусству, то выйдет лишь нечто жалкое и безобразное. Вебер, не
живший в 30—50-х гг. XX столетия, естественно, не мог наблюдать художественную
практику в сфере архитектуры и монументального искусства, скульптуры, развернувшуюся в
тоталитарных обществах в тот период и несомненно показавшую, сколь идеология
тоталитаризма была заинтересована в создании искусства монументальных форм.
Каковы истинные формы существования человека в социальной ситуации, которую мы
сами не вольны выбирать? По Веберу, «требования эти будут просты и ясны, если каждый
найдет своего демона и будет послушен этому демону, ткущему нить его жизни». Нет
высшего начала над нынешними ценностями, они не образуют систему, каждая из них
претендует на абсолютную значимость. Любой человек избирает и выдвигает свою ценность
в качестве высшей, служение которой и должно исчерпать все его возможности. «Исчезло