 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
377
скорее им следует при решении таких вопросов не выражать слишком открыто свои политические
симпатии и партийные убеждения»*.
* White G.E. The American Judicial Tradition. N.Y.: 1976, p. 371.
Дж. Уайт, думается, не очень точен. Разрешая дела, имеющие политическое содержание, суд должен
применять к ним именно право. Политические симпатии и партийные убеждения суд вообще выражать
не вправе, иначе это опять же не суд. И когда мы говорим, что необходимо предвидеть последствия, это
значит, что из возможных правовых решений нужно выбрать такое, которое не нанесет социального
ущерба или при котором ущерб этот будет минимальным. Границы же усмотрения суда только и
исключительно правовые.
В противном случае суд утрачивает самостоятельность и превращается в простой придаток других
ветвей власти, как это имеет место при авторитарных, а особенно тоталитарных режимах, когда
действует хорошо нам известное «телефонное право» и суд часто выступает орудием политической
расправы.
В общем судебная власть – это инструмент, посредством которого право воздействует на
общественные отношения. Инструмент не единственный, но главнейший в конфликтных случаях.
Однако этот инструмент оказывается подчас бесполезным, когда одна из сторон в конфликте или все
они вообще не признают право как социальную ценность либо признают обязательность его норм для
других, но не для себя. Из всех властей судебная власть – слабейшая: она не опирается на
волеизъявление избирателей, как законодательная власть, и не располагает силовыми структурами для
принуждения, как власть исполнительная. Но сила судебной власти в уважении цивилизованного
общества к праву и к суду как его профессиональному толкователю и справедливому применителю. Не
случайно в западных странах юристы не сразу могут взять в толк, о чем идет речь, когда мы
спрашиваем их о последствиях неисполнения судебных решений. Они не могут себе представить, как
это возможно – не исполнить решения суда.
Сказанное не значит, что в демократических странах суд всегда и обязательно справедлив, что
судебные решения всегда и обязательно правосудны. Есть, конечно, и противоположные случаи. Может
быть, их иногда значительно больше, чем это кажется допустимым. Но все же это именно случаи, а не
система; иначе никакой демократический режим, никакой конституционный строй вообще невозможен.
Суд – это последний бастион, последний рубеж демократии; если он подчинен «телефонному праву»
(неважно, чьим указаниям он внимает – партийного лидера, президента страны или пахана преступного
сообщества) либо если судебные решения могут безнаказанно игнорироваться, в такой стране нет
конституционного строя, а конституция если и есть, то не стоит той бумаги, на которой напечатана.
Но в заключение вопроса о социальной функции суда нельзя не остановиться еще на одной
проблеме, весьма прозаической. Речь идет о цене обращения в суд. Цена эта выражается как в деньгах, в
которые обходится деятельность суда и которые приходится платить заявителю (это неодинаковые
суммы), так и во времени, затрачиваемом для получения искомого результата.
Сама по себе судебная власть стоит очень дорого. Квалификация ее должностных лиц зачастую
самая высокая во всем государственном аппарате, а к числу гарантий ее независимости, о которой речь
ниже, относится и весьма высокая оплата этой квалификации и профессионального риска,
производимая в различных формах (денежное вознаграждение, пенсионирование, охрана и др.).
Например, в начале 80-х годов судопроизводство в большинстве американских судов обходилось в 1,5
тыс. долларов за день, а в суде присяжных – не менее 54 тыс. долларов в месяц. Час судебного
заседания стоил 250 долларов, 20-минутное заседание по оформлению признания вины – 75 долларов,
по рассмотрению проступка несовершеннолетнего – не менее 50 долларов*.
* См.: Судебные системы западных государств. М.: Наука, 1991. С. 12.
Отсюда, конечно, не следует, что заявитель должен авансировать или гарантировать возмещение
этих расходов. В противном случае конституционный принцип права на правосудие, доступности суда,
о чем шла речь в гл. III и к чему мы еще вернемся, повис бы в воздухе: суд был бы доступен только для
богатых, причем очень богатых. Ни о какой демократии в этих условиях говорить было бы нельзя. С
другой стороны, доступ к правосудию, свободный от какой бы то ни было материальной
ответственности, может повлечь перегрузку судов вздорными претензиями склонных к сутяжничеству
индивидов. Поэтому обычно обращение в суд требует уплаты государственной или местной пошлины,
которая в принципе должна быть посильна и затем относится на судебные издержки, уплачиваемые