 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
72
отражающее внутреннюю меру и гармонию; нет, он отражает только нашу волю к власти, к
обладанию)*.
* Альтернативное видение, характерное для русской культуры, выразил А.С. Пушкин: «Нет истины, где нет любви»
(«Александр Радищев», 1836).
Здесь обнаруживается парадокс Запада, связанный с утопией порядка. Технологии растущего
упорядочивания мира таят нечто роковое: порядок, устанавливаемый в результате их активного
применения, оборачивается в конечном счете большим беспорядком, чем тот, с которым инициаторы
обещали расправиться. История модерна со всей наглядностью демонстрирует этот парадокс: каждая
последующая фаза в процессе упорядочивания мира оказывалась чреватой гораздо большими
потрясениями и катаклизмами. чем предыдущая.
Закрадывается мысль: не обязаны ли мы сохранением некоторого порядка в мире тому, что до каких-
то его областей до сих пор не доходили руки «устроителей порядка»?
И если экстраполировать соответствующие тенденции модерна то эпопея тотального
упорядочивания, похоже, может обернуться тотальным крахом. Или, как пишет Э. Гидденс, «обратной
стороной модерна, и это никто на Земле уже не может не осознать, может оказаться всего лишь
«республика насекомых и травы» или группа поврежденных и травмированных человеческих
сообществ»*.
* Гидденс Э. Постмодерн. // Философия истории. Антология. С. 347.
Попытаемся объяснить этот парадокс модерна.
Вероятнее всего, он обусловлен тем, что в своем стремлении превратить мир в объект его
«покоритель» ломает бесчисленные, в том числе и бесконечно тонкие, механизмы внутренней
самоналадки природы и культуры, полноценно заменить которые системой управления (формой
искусственного, моделированного порядка), как мы уже знаем, невозможно.
Если рассуждать в терминах кибернетики, то устроители порядка локальной среды сбрасывают
энтропию во внешнюю, большую по масштабам среду, и это сбрасывание со временем оборачивается
большим беспорядком, по мере того как мы в своем пространственно-временной экспансии вторгаемся
в границы этой новой среды (до того остававшейся внешней и потому безразличной нам).
Размышляя в русле модернистски преобразованного античного мифа о Роке, можно сказать, что
бумеранг беспорядка настигает нас как непреднамеренное, но неотвратимое следствие наших
собственных действий. Ведь теория управления гласит, что мы продвигаемся к осуществлению идеала
власти тогда, когда, сами оставаясь непредсказуемыми, делаем объекты нашей властной воли все более
предсказуемыми для нас. Выходит, что Рок настигает нас в лице нашей собственной
непредсказуемости. Эпопея о зарвавшемся герое, своими собственными усилиями разрушающим все им
достигнутое и добытое, это не что иное, как драма европейского нарциссизма.
И не подтверждает ли судьба тоталитарного режима эту закономерность?
В СВОЕМ СТРЕМЛЕНИИ К ТОТАЛИТАРНОМУ УПРАВЛЕНИЮ И УСТРАНЕНИЮ ЛЮБОГО
АВТОНОМНОГО ДРУГОГО РЕЖИМ ИЗБАВИЛ СЕБЯ ОТ ВСЯКОЙ ОППОЗИЦИИ СНИЗУ. И
ЧТО ЖЕ? ОН РУХНУЛ ПОТОМУ, ЧТО САМА КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ЭЛИТА ОКАЗАЛАСЬ
ВНУТРЕННЕ НЕПРЕДСКАЗУЕМОЙ: СВОИМИ РУКАМИ РАЗРУШИЛА СОВЕТСКИЙ СОЮЗ.
ЕСЛИ БЫ СУЩЕСТВОВАЛИ ЭФФЕКТИВНЫЙ КОНТРОЛЬ СНИЗУ И МЕХАНИЗМЫ
ВОЛЕИЗЪЯВЛЕНИЯ НАРОДА, ЭТОГО МОЖНО БЫЛО БЫ ИЗБЕЖАТЬ. ВЕРОЯТНО,
МОЖНО БЫЛО БЫ НА МЕСТЕ СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК
ПОСТРОИТЬ СОЮЗ ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК, СОХРАНИВ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ,
КУЛЬТУРНЫЙ И ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ, НАКАПЛИВАЕМЫЙ ВЕКАМИ. НО
ПОСКОЛЬКУ ВОЛЮНТАРИЗМУ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭЛИТЫ С САМОГО НАЧАЛА НИЧТО НЕ
ПРОТИВОСТОЯЛО, ТО НИЧТО И НЕ СМОГЛО ВОСПРЕПЯТСТВОВАТЬ ЕЕ ОЧЕРЕДНОМУ
РАЗРУШИТЕЛЬНОМУ ВОЛЮНТАРИЗМУ.
Все в той или иной мере корректные объяснения роковой диалектики порядка не выводят на уровень
философии истории, ибо не вполне отвечают ее смыслу. Синтезировать перечисленные позиции можно,
обратившись к понятию смысла: волюнтаристский порядок потому и приводит к гигантским
беспорядкам, что изначально подкреплен преступной презумпцией бессмысленности окружающего
мира. И если мы находим смысл лишь в себе самих и при этом не только третируем окружение как