 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
66
В Сибири, на Дону и в Новороссии на склад городской жизни наложили свою печать элементы
русского первопроходчества, сочетающие домострой с казацкой удалью, любовью к большому
пространству — с крепкой верой, чаще всего старообрядческого толка. В западных областях России
дело обстояло по-другому. Как пишет Вл. Соловьев, здесь «русские составляют сельский
земледельческий класс, высший класс представлен поляками, а городской промышленный — евреями.
Если евреи не только при благоприятных, но большей частью и при весьма неблагоприятных для себя
условиях сумели, однако, так прочно и безраздельно завладеть западнорусским городом, то это явно
показывает, что они более, нежели русский народ или польская шляхта, способны образовать городской
промышленный класс».
Перетекание русской стихии из сельского пейзажа в городской угрожало окончательным подрывом
напряженно-эсхатологического и теократического начала, обеспечивающего идентичность России как
святой Руси. Но эстафету подхватили евреи. Разумеется, численно преобладал местечковый еврейский
быт, описанный Шолом-Алейхемом, отчасти А. Чеховым и И. Бабелем.
Но еврейская люмпен-интеллигенция, зажатая между удушливым мещанством и официальным
русским просвещением петровского образца, куда ее не пускали, выбрала путь бунта: и против
мещанства, и против официального просвещения. И тому и другому она противопоставила великую
апокалиптическую диалектику изгойства-избранничества, принявшую форму марксизма, — и тем
заворожила Россию. Россия, утратившая крепость православной теократии и не достигшая
благополучия мещанским путем, получила в руки новый священный текст и в нем прочла свою судьбу.
Здесь самое время сказать о роковой двусмысленности марксизма. Бердяев назвал К. Маркса «очень
типичным евреем», и «очень типичным немцем» — добавим мы. Бердяев глубоко прав, связывая
русскую революцию не только с русской религиозно-апокалиптической архаикой, но и с иудаистской
апокалиптической архаикой, нашедшей превращенную форму в концепции К. Маркса. Но архаика
марксистского учения имеет и другую сторону. Относящуюся уже не к иудаистской апокалиптике, а к
европейской сциентистской утопии лапласовского образца.
Когда К. Маркс критикует стихию буржуазного рынка и капиталистического производства от имени
рационалистического идеала тотальной упорядоченности и плановости, в нем говорит уже не
темперамент еврейского апокалиптика, а педантичная настойчивость немца, воспринявшего
просвещение как великий проект переплавки стихий природы и истории в систему законченной
бюрократической рациональности.
Марксизм пришел в Россию из Германии как раз в то время, когда в Европе после франко-немецкой
войны 1871 г. наметилась германская идейная, экономическая и геополитическая гегемония. В отличие
от американской модели народного капитализма, в Германии возобладала модель организованного
номенклатурного капитализма с очень влиятельным государственно-монополистическим ядром. В
Америке капитализм близок народному мифу о «парне, который сделал себя сам». Речь идет о
капитализме как воплощении низовой народной самодеятельности в хозяйственной сфере. Капитализм
бесчисленных индивидуальных инициатив, прорастающих снизу вне всякого государственно-
бюрократического регламента — вот стихия подлинной либеральной классики.
Но стихия не означает беспредела: урезонивающим началом здесь служит не государственный разум,
а старая протестантская традиция. Стихия, таким образом, уравновешивается и урезонивается не
столько внешними регламентирующими мерами, сколько изнутри — импульсами протестантского
самообуздания. Историческая удача Америки в значительной мере предопределена тем, что капитализм
здесь не противостоял народному миру и мифу, а как бы слился с ними. Мелкий предприниматель в
Америке, полагающийся только на свои силы, и через голову всяких инстанций обращающийся прямо к
беспристрастному арбитру — массовому потребителю, таким образом объединил стихию рынка с
народной, чурающейся государственной опеки, стихией.
Вся американская политическая история отмечена этой драматургией столкновения индивидуального
предпринимателя (в широком смысле слова) и больших организаций. Симпатии американского народа
всегда были на стороне мелкого предпринимателя, бросающего перчатку федеральным властям,
транснациональным корпорациям и находящимся в их услужении высоколобым экспертам.
Надо сказать, «архаичная» Америка народного капитализма на самом деле оказалась наиболее
современной. Народный капитализм свободной конкуренции соответствует современной научной
картине мира с такими ее понятиями, как сложность, стохастичность, нелинейность, неопределенность.
«...Возрастающую роль в современном производственном процессе играют акты ежедневного принятия