 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
147
природа, экономна в своем развитии, она не бросает на произвол однажды найденные жизнеспособные
формы, предоставляя им шанс развиться вполне, когда для этого сложатся благоприятные условия.
Правда, может случиться так, что новые исторические образования, представляющиеся на первых порах
слабыми и нежизнеспособными, тихо вызреют под покровом мощных систем и придут им на смену. Из
этого утверждения Герцен делал важный вывод, что и принадлежность России к европейской
цивилизации отнюдь не обрекает ее, как это утверждали в своем полемическом запале славянофилы,
идти тем же путем, что и романо-германские народы, и повторять ими же пережитые социальные
формы. У России могут быть свои, быть может, более перспективные, вариации на тему «европейской
цивилизации».
Одно из центральных мест в философии Герцена занимает проблема отношения личности с ее
свободой воли и разумными целями к объективным законам истории с их видимым алогизмом. Он
снимает это противоречие развернутым тезисом о том, что история есть свободное и необходимое дело
самого человека и потому история «вынуждена» допустить человека в сотворчество исторической
необходимости. (Позже эта идея будет развита С.Л. Франком и Н.А. Бердяевым.) «Растрепанная
импровизация истории» «готова идти с каждым», каждый может «вставить в нее свой стих». Более того,
человек способен не только использовать открывшиеся ему в истории возможности, но и
провоцировать те, которые таятся в ней имплицитно.
Таким образом, история общества предстает в построениях Герцена как динамическая
саморазвивающаяся система, которая не имеет внешней цели и именно в этом смысле «не имеет
будущего». Она открыта для человеческого (и собственного) творчества и потому непредсказуема. Это
было не «проповедью философского алогизма», за что его упрекали, а скорее «бунтом» против
логического редукционизма и просветительского историцизма в пользу реализма. Этот реализм как
опыт, можно сказать, естественно-научной интерпретации исторического процесса выводит
герценовскую философию истории на уровень современного знания.
3.7. Модели культурно-исторических типов
В конце 50-х гг. XIX в. философско-исторические изыскания обретают новый стиль: их авторы,
апеллируя к достоверности позитивного знания, охотно прибегают к научной (биологической,
геополитической), аргументации. Это было время, когда русское общество, вместе с ним и философская
мысль были менее всего склонны к мистицизму и религии. Проблема «Восток-Запад», «Россия-Европа»
перешла в сферу позитивного знания. Наиболее характерным сочинением такого типа стала работа
Николая Яковлевича Данилевского (1822—1855) «Россия и Европа. Взгляд на культурные и
политические отношения Славянского мира к Германо-романскому».
Исследование Данилевского предлагало новую модель «построения истории». История не есть
прогресс некоего общего разума, некой общей цивилизации. В модели Данилевского история
человечества предстала как развитие отдельных, замкнутых культурно-исторических типов, носителями
которых являются естественные, т.е. исторически сложившиеся, группы людей. Подобно типам в
животном мире, культурно-исторические типы не имеют общей судьбы, а их самобытность и
своеобразие определяются природными, этнографическими факторами. Естественно-научный характер
исследования был столь очевиден, что именно с ним современники были склонны связывать вклад
Данилевского в развитие историософской мысли. «Переворот, который «Россия и Европа» стремится
внести в науке истории, — писал Н.Н. Страхов, — подобен внесению естественной системы в науки,
где господствовала система искусственная»*.
*Страхов Н.Н. Жизнь и труды Н.Я. Данилевского // Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и
политические отношения Славянского мира к Германо-романскому. СПб., 1889. С. XXVII
Следование естественно-научному подходу, по сути, делало Данилевского человеком совсем другой,
по сравнению со славянофилами, формации: он устанавливал и обосновывал свои культурно-
исторические типы и законы их развития натуралистически, т.е. как устанавливал бы типы в животном
царстве, считая более развитыми те, которые более преуспели в реализации и соединении черт,
заложенных природой в человеческой натуре. Именно поэтому его теория была, по словам Н.А.
Бердяева, скорее «срывом» в осмыслении проблемы национальной идентичности, нежели ее
дальнейшим развитием. Но этот «срыв» и обусловил ее значимость для русской
философии истории:
Данилевский подхватил и развил выдвинутую Герценом идею о подчиненности исторического бытия