 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
146
Решение поднятых ими проблем переходило в сферу политики и практики реформаторской
деятельности.
Таким образом, общественная мысль, более 400 лет бившаяся над разрешением вопроса «кто мы и в
чем состоит наше призвание», не оставила нам однозначного ответа. Каждый раз в эпоху кризисов, в
ситуациях исторического выбора общественное сознание мучительно искало ответ на этот вопрос,
жестко связывая успехи социальных преобразований с его решением. Но есть ли эта связь на самом
деле? Видимо, есть в том смысле, что поиски ответа на него всегда задавали и задают осуществляемым
преобразованиям то или иное направление. И сегодня, думается, данный вопрос не утратил своей
актуальности.
Выбор общечеловеческого пути развития вовсе не означает отказа от главного вектора русского
самосознания — веры в собственные силы и готовности идти вместе с другими народами, преодолевая
трудности на этом пути.
В русле полемики славянофильства и западничества обозначился интерес к истории как предмету
философского и научного знания. Начало этому движению мысли положил один из главных
оппонентов славянофильства — Александр Иванович Герцен (1812—1870). Западничество Герцена, его
критическое переосмысление в духе позитивизма философии Фихте, Шеллинга, особенно философии
истории Гегеля и, главное, опыт приложения их философских идей к объяснению современной ему
европейской и российской действительности способствовали выработке им оригинальной философии
истории, в рамках которой история предстала как высшее проявление саморазвития природы. Одним из
центрадьных теоретических пунктов герценовских построений стала критика телеологизма в любых его
проявлениях. Не удовлетворяясь архаическим провиденциализмом славянофилов, Герцен порывает и с
концепцией общественного прогресса, приносящей в жертву будущему настоящее. В отличие от
славянофилов и западников-прогрессистов, Герцен ориентирован на настоящее, на повседневное бытие
человека и категорически возражает против принесения его в жертву во имя каких бы то ни было
священных или прогрессивных целей. «Не проще ли понять, что человек живет не для совершения
судеб, не для воплощения идеи, не для прогресса, а единственно потому, что родился и родился для (...)
настоящего*. Отстаивая этот тезис, Герцен формулирует важнейший методологический принцип своей
историософии: цель истории в настоящем: «Каждая историческая фаза имеет полную действительность,
свою индивидуальность, каждая — достигнутая цель, а не средство», — уверен мыслитель**.
* Герцен А.И. Былое и думы. («Роберт Оуэн») // Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954—1964. Т. 11. С. 249.
**Герцен А.И. С того берега // Там же. Т. 6. С. 32—33.
Философской теории общественного прогресса, приносящей многообразие истории в жертву ее
всеобщей Логике и потому неспособной объяснить своеобразие исторического развития различных
народов и цивилизаций, России в частности, Герцен противопоставил научную интерпретацию истории.
Он видел свою задачу в том, чтобы, опираясь на методы позитивного знания, создать «собственную
эмбриогению историю». Последняя должна была улавливать общие природе и истории закономерности
развития, и, прежде всего отсутствие предзаданной цели. И природа, и история, считал Герцен, открыты
в своем развитии. «Ни природа, ни история никуда не идут и потому готовы идти всюду, куда им
укажут, если это возможно, т.е. если ничего не мешает»*. Развитие в природе беспрестанно может и
должно отклоняться, следуя всякому влиянию и в силу отсутствия определенных целей. В подобных
утверждениях Герцена часто усматривали проповедь стихийности. Но это совершенно неправомерно.
Пафос Герцена в другом: не отрицая закономерности исторического процесса, он решительно отвергал
идею его предопределенности, равно как и все претензии на выстраивание истории по заранее
предписанному ей разумному плану.
* Герцен А.И. Былое и думы. («Роберт Оуэн») // Там же. Т. 11. С. 246.
В соответствии с исходной посылкой «собственной эмбриогении истории» Герцен утверждал в
качестве общей закономерности как природы, так и истории многообразие путей и форм развития,
многообразие вариаций на одну и ту же тему, наряду с созданием совершенно новых форм. История,
равно как и природа, способна «одействорять все возможности», «она бросается во все стороны,
толкается во все ворота, творя бесчисленные вариации на одну и ту
же тему». Но отстаивая тезис об
импровизационном начале истории, о «растрепанной импровизации истории», Герцен вместе с тем
подчеркивает свойственную ей тенденцию к стабильности. Старые формы не стираются новыми, но
изживаются рядом с новыми, хотя, конечно, никто не гарантирует от катастроф. История, как и