 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
144
жизни русского народа, и сама вера выступает у мыслителя как эмпирический факт истории. Поэтому в
его философии истории больше религиозно-нравственных оценок чем религиозно-мистического
откровения.
* Бердяев Н.А. А.С. Хомяков. М., 1912. С. 148—149.
** Хомяков А.С. По поводу Гумбольдта // Хомяков А.С. Соч. М., 1900. Т. 1. С. 174.
В учении Хомякова идея мессианизма (богоизбранничества) не только была рационализирована
историко-этнографическими рассуждениями, но и существенно «сдвинута» в сторону исторической
миссии. В итоге идея богоизбранности подменяется идеей о культурном призвании русского народа, в
силу чего мессианское самосознание вытесняется «позитивно-национальным». Однако последнее легко
перерастает в националистическое самодовольство и самоограниченность, что отчасти и произошло у
поздних славянофилов. К сожалению, и сам Хомяков не был свободен от подобной ограниченности, о
чем в наибольшей степени свидетельствует его поэзия.
Славянский мир, истоки которого, по убеждению Хомякова, восходят к гомеровской Трое, хранит
для человечества возможность обновления. Только славяне (и русский народ — прежде всего)
сохранили в своем смирении чистоту веры и преданность делу Христа, и потому за ними будущее.
Отвергая «соблазн империализма», Хомяков тем не менее утверждал идею будущего духовного
водительства России в мире в целом. (Заметим, что с тем же оттенком великодержавного национализма
Хомяков решал и проблему отношения России к «внутреннему Востоку».) Позже этот крен был усилен
Ив. Аксаковым, Н.Я. Данилевским в сторону панславизма.
Говоря о двойственности хомяковской и в целом славянофильской интерпретации проблемы,
Бердяев отмечал: «В сознании Хомякова христианский мессианизм не был еще свободен от элементов
языческого национализма. Этот языческий национализм торжествовал победу у эпигонов
славянофильства. Проблема России, русского самосознания и русского мессианизма есть проблема
Востока и Запада, проблема универсальная. Проблема это завещана нам славянофилами. Но примесь
языческого национализма в славянофильстве затемняет эту универсальную проблему замыкает Россию
в себе, в своем самодовольстве и лишает ее универсального значения»*. Забегая вперед, скажем, что и
для самого Бердяева загадка России разгадывалась лишь в христианском (универсальном) мессианизме
с его эсхатологическими ожиданиями. Россия нужна миру, но не для «национально-эгоистического
процветания» за счет других, а для спасения мира. Эта идея будет философски развернута
представителями русского духовного ренессанса. В середине же века для нее еще не созрели — ни в
Европе ни в России — необходимые идейные и социально-культурные предпосылки. Но именно
славянофилы «выговорили» слово «национальность», являющееся мерилом, показателем развития
национального самосознания, в чем состояла их немалая заслуга перед отечественной общественной
мыслью. Кстати, этот момент отмечал и Герцен — идеолог западников. Он был одним из первых, кто за
словопрениями славянофилов об исконных корнях и самобытности русской истории увидел
позитивный смысл их идеала народности и пришел к весьма смелой для того времени бурных
полемических боев и взаимной нетерпимости мысли о том, что западники должны овладеть темами
славянофилов и рационализировать их.
* Бердяев Н.А. А.С. Хомяков. М., 1912. С. 229.
3.6. Историософские ориентиры западников
Постоянным оппонентом славянофильства выступало западничество. Это имя движения выросло из
прозвища, данного ему славянофилами за его, якобы, низкопоклонство перед Западом. И хотя это имя
искажало сущность движения, оно сохранилось за ним, став общеупотребительным.
Западники, как и славянофилы, верили в высокую историческую миссию России, но прийти к ее
осуществлению она сможет, считали они, лишь освоив и преодолев исторический опыт Европы. Быть
европейскими русскими и русскими европейцами — вот тезис, с которым выступили западники,
отстаивая необходимость исторического движения России в общем направлении западной
цивилизации. Важнейшим достоянием последней они считали «уважение к лицу». Для них
человеческая личность была «выше истории, выше общества, выше человечества» (В.Г. Белинский).
Развивая этот тезис, западники поднялись до его высшего обобщения: не может быть свободной
личности в несвободном обществе.