121
индивида нашлась лакуна для исследователя, так как история, по существу, творится не тогда, когда все
с неизбежной очевидностью повторяется и воспроизводится во времени, а когда совершается
качественная эволюция человеческого общества, приводящая к усложнению, дифференциации и
многообразию окружающего мира в результате свободного творчества человека. Внутренних
свободных возможностей человека, по-видимому, недостаточно для того, чтобы преодолеть
архетипическую детерминированность поведения, но они могут повлиять на направленность и
содержание человеческих поступков.
Философский смысл антропологического измерения истории состоял в том, чтобы выявить
зависимость между «качеством» человеческого материала и духовными параметрами бытия.
Обосновать различия исторических судеб народов «инаковостью» биосоциальных ядер этнических
культур, их суверенностью и автономностью по отношению друг к другу, несводимостью к единому
знаменателю или тождеству в виде «производительных сил» или «законов классовой борьбы», в целом,
социально-экономической детерминированности исторического процесса. Философия истории имеет
отношение только к индивидуальной судьбе, оригинальному историческому развитию и его творцу,
носителю определенной национальной идеи. Судить о других можно только со своих позиций и только
с одной целью лучше понять самое себя, определить себя в масштабе истории, но ни слиться с
другими культурами (неевропейских народов) во всеобщую историю человечества ни войти в единое
развитие человечества европейская культура не в состоянии. В истории, как и в политической жизни,
действует один принцип «каждый имеет право говорить только за самого себя и от своего имени».
Обращение к истории ментальностей необходимо было для того, чтобы вслед за редукционистским
обоснованием исторического процесса материальным фактором «облагородить» историческую
детерминацию новым «знаменателем», выступающим в роли универсального и все объясняющего в
истории феномена. Если раньше история детерминировалась экономикой и производительными силами
общества, то теперь всеобщим законом становилась обусловленность исторического процесса и
социальных условий
жизни менталитетом. В результате человек попадал в «прокрустово ложе»
ментальной предопределенности, которая выступала не в качестве рационального мировоззрения, а в
роли мышления, своего рода базиса, характеризующегося чувственно-эмоциональным восприятием
жизни, производным от «работы» подсознания. Человек опять-таки становился полностью зависимым
теперь уже от генетического потенциала предков, от своего генофонда.
В философском плане это привлекало внимание к «качеству» исторического прошлого предков, от
которого зависело настоящее. Предметом исследования становились все возможные проявления
ментальности, главным образом область человеческой психологии, эмоциональная сфера жизни, устои
быта, семейные и религиозные традиции, в целом, проявления ментальной жизни общества. «Образ»
человека, усеченного, сведенного до чувственно-эмоционального восприятия жизни, обусловленного
деятельностью бессознательного, проецировался на внешние объекты действительности и
предопределял их особенности и свойства. Историософская мысль школы «Анналов» пыталась
верифицировать положение человека в мире его ментальностью, усматривая в ней основное свойство
идентичности. Человек мог обрести равенство «в себе самом», в отождествлении себя со своим
мышлением, со своей ментальностью, но этого было явно недостаточно для его характеристики. В
стороне оставалось мировоззрение рациональная характеристика человека как антропологического
явления всемирной истории.
Столкнувшись с проблемой рациональной интерпретации изменения обыденного сознания и
соответствующего ему массового поведения, историки вынуждены были дифференцировать единую
ментальность на различные ментальности, носителями которых были представители разных социально-
профессиональных и этнических групп населения. Однако частная дифференциация, справедливая в
отношении выявления референтных групп, инициирующих процесс изменения обыденного сознания в
масштабе общества, не выдерживала критики, когда речь заходила о единой «европейской
ментальности», обусловившей появление в разных странах практически одних и тех же институтов
западноевропейской цивилизации.
Одной из первых работ, посвященных непосредственно истории ментальностей, была работа Жоржа
Дюби*, использовавшего известную концепцию «длительных циклов» Ф. Броделя для временной
характеристики ментальных процессов. Выделенные им три временных типа ментальности
скоротечный, среднепродолжительный и долготекущий, фактически, не колеблют тезиса о
|