 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
81
«Преступление и наказание»: «И вдруг Раскольникову ясно припомнилась вся сцена третьего дня под
воротами; он сообразил, что, кроме дворников, там стояло тогда еще несколько человек <...> Так вот,
стало быть, чем разрешился весь этот вчерашний ужас. Всего ужаснее было подумать, что он
действительно чуть не погиб, чуть не погубил себя из-за такого ничтожного обстоятельства. Стало
быть, кроме найма квартиры и разговоров о крови, этот человек ничего не может рассказать. Стало
быть, и у Порфирия тоже нет ничего, ничего, кроме этого бреда, никаких фактов, кроме психологии,
которая о двух концах, ничего положительного. Стало быть, если не явится никаких больше фактов (а
они не должны уже более являться, не должны, не должны!), то... то что же могут с ним сделать? Чем
же могут его обличить окончательно, хоть и арестуют? И, стало быть, Порфирий только теперь, только
сейчас узнал о квартире, а до сих пор и не знал».
В повествовательной речи здесь возникают слова, характерные для героя, а не повествователя
(частично они выделены курсивом самим Достоевским), имитируются структурные речевые
особенности внутреннего монолога: двойной ход мыслей (обозначенный скобками), отрывочность,
паузы, риторические вопросы – все это свойственно речевой манере Раскольникова. Наконец, фраза в
скобках – это уже почти прямая речь, и образ повествователя в ней уже почти «растаял», но только
почти – это все же не речь героя, а имитация его речевой манеры повествователем. Форма
несобственно-прямой речи разнообразит повествование, приближает читателя к герою, создает
психологическую насыщенность и напряженность.
Разделяют персонифицированных и неперсонифицированных повествователей. В первом случае
повествователь – одно из действующих лиц произведения, часто он имеет все или некоторые атрибуты
литературного персонажа: имя, возраст, наружность; так или иначе участвует в действии. Во втором
случае повествователь есть фигура максимально условная, он представляет собой субъект
повествования и внеположен изображенному в произведении миру. Если повествователь
персонифицирован, то он может быть либо главным героем произведения (Печорин в последних трех
частях «Героя нашего времени»), либо второстепенным (Максим Максимыч в «Бэле»), либо
эпизодическим, практически не принимающим участия в действии («публикатор» дневника Печорина в
«Максиме Максимыче»). Последний тип часто называют повествователем-наблюдателем, иногда этот
тип повествования чрезвычайно похож на повествование от третьего лица (например, в романе
Достоевского «Братья Карамазовы»)*.
___________________
* Персонифицированного повествователя иногда еще называют рассказчиком. В Других случаях термин «рассказчик»
выступает как синоним термину «повествователь».
В зависимости от того, насколько выражена речевая манера повествователя, выделяются несколько
типов повествования. Наиболее простым типом является так называемое нейтральное повествование,
построенное по нормам литературной речи, ведущееся от третьего лица, причем повествователь
неперсонифицирован. Повествование выдержано в основном в нейтральной стилистике, а речевая
манера де акцентирована. Такое повествование мы встречаем в романах Тургенева, в большинстве
повестей и рассказов Чехова. Заметим, что в этом случае можно с наибольшей вероятностью
предполагать, что по своей манере мышления и речи, по своей концепции действительности
повествователь максимально близок к автору.
Другой тип – повествование, выдержанное в более или менее ярко выраженной речевой манере, с
элементами экспрессивной стилистики, со своеобразным синтаксисом и т.п. Если повествователь
персонифицирован, то речевая манера повествования обыкновенно так или иначе соотносится с
чертами его характера, явленными при помощи других средств и приемов. Такой тип повествования мы
наблюдаем в творчестве Гоголя, в романах Толстого и Достоевского, в творчестве Булгакова и др. В
этом случае тоже возможна максимальная близость между повествователем и автором (например, у
Толстого), но здесь надо быть уже очень осторожным, так как соответствия между позициями автора и
повествователя могут быть, во-первых, очень сложны и многоплановы (Гоголь, Булгаков), а во-вторых,
здесь возможны случаи, когда повествователь является прямым антиподом автора («Нос» Гоголя,
«История одного города» Щедрина, повествователи в «Повестях Белкина» Пушкина и др.).