 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
80
стоит определенная манера мышления. В течение почти всей повести повествователь представляется
нам наивным, простодушным провинциальным чудаком, круг интересов которого не выходит за
пределы уездного мирка. Но последняя фраза повествователя – «Скучно на этом свете, господа!» –
меняет наше представление о нем на прямо противоположное: это горькое замечание заставляет нас
предположить, что первоначальные наивность и прекраснодушие были лишь маской умного,
ироничного, философски настроенного человека, что это была своего рода игра, предложенная
читателю автором, специфический прием, который позволил глубже высветить нелепость и
несообразности, «скуку» миргородской, а шире – человеческой жизни. Как мы видим, образ оказался
сложным, двуслойным и очень интересным, а ведь создан он был при помощи исключительно речевых
средств.
В большинстве случаев даже в большом по объему произведении выдерживается одна
повествовательная манера, но это не обязательно должно быть так, и с возможностью незаметного, не
заявленного изменения повествовательной манеры по ходу произведения следует всегда считаться.
(Заявленная смена повествователей, как, например, в «Герое нашего времени», не представляет такой
сложности для анализа.) Хитрость здесь в том, что повествователь вроде бы один и тот же, а на самом
деле в разных фрагментах текста он разный по своей речевой манере. Например, в «Мертвых душах»
Гоголя основная повествовательная стихия аналогична повествованию в «Повести о том, как
поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» – маска наивности и простодушия скрывает
иронию и лукавство, которые иногда прорываются явно в сатирических авторских отступлениях. Но в
патетических авторских отступлениях («Счастлив путник...», «Не так ли и ты, Русь...» и др.)
повествователь уже не тот – это писатель, трибун, пророк, проповедник, философ, – словом, образ,
близкий, почти тождественный личности самого Гоголя. Аналогичная, но еще более сложная и тонкая
структура повествования присутствует в романе Булгакова «Мастер и Маргарита». В тех случаях, когда
рассказывается о московских пройдохах из Варьете или Массолита, о похождениях шайки Воланда в
Москве, повествователь надевает речевую маску московского обывателя, мыслит и говорит в его тоне и
духе. В рассказе о Мастере и Маргарите он романтичен и восторжен. В повествовании о «князе тьмы» и
в ряде авторских отступлений («Но нет, никаких Караибских морей нет на свете...», «О боги, боги мои,
как грустна вечерняя земля!..» и др.) предстает умудренным опытом философом, чье сердце отравлено
горечью. В «евангельских» главах повествователь – строгий и точный историк. Такая сложная
повествовательная структура соответствует сложности проблематики и идейного мира «Мастера и
Маргариты», сложной и в то же время единой личности автора, и понятно, что, не разобравшись в ней,
невозможно ни адекватно воспринять особенности художественной формы романа, ни «пробиться» к
его непростому содержанию.
Существует несколько форм и типов повествования. Две основные повествовательные формы – это
повествование от первого и от третьего лица. При этом следует учитывать, что каждая форма может
применяться писателями в самых различных целях, но в общем виде можно сказать, что повествование
от первого лица усиливает иллюзию достоверности рассказываемого и зачастую акцентирует внимание
на образе повествователя; при этом повествовании автор почти всегда «прячется», и его
нетождественность повествователю выступает наиболее отчетливо. Повествование же от третьего лица
дает автору большую свободу в ведении рассказа, поскольку не связано ни с какими ограничениями;
это как бы эстетически нейтральная сама по себе форма, которая может быть применена в разных
целях. Разновидностью повествования от первого лица является имитация в художественном
произведении дневников (журнал Печорина), писем («Бедные люди» Достоевского) или иных
документов.
Особой формой повествования является так называемая несобственно-прямая речь. Это
повествование от лица нейтрального, как правило, повествователя, но выдержанное полностью или
отчасти в речевой манере героя, не являясь в то же время его прямой речью. Писатели новейшего
времени особенно часто прибегают к этой форме повествования, желая воссоздать внутренний мир
героя, его внутреннюю речь, через которую просматривается определенная манера мышления. Эта
форма повествования была излюбленным приемом Достоевского, Чехова, Л. Андреева, многих других
писателей. Приведем в качестве примера отрывок несобственно-прямой внутренней речи из романа