 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
79
Речевая организация произведения
Таковы основные способы речевой изобразительности и выразительности. Посмотрим теперь, с
какими речевыми
стихиями мы встречаемся в литературных произведениях. В значительной мере это
зависит от рода произведения. Прошв всего обстоит дело в лирике там в каждом отдельном
произведении господствует, как правило, одна речевая стихия – речь лирического героя. В драме
присутствует речь различных персонажей, часто сильно различающихся между собой по своей речевой
манере. Наконец, в эпосе мы наблюдаем наиболее сложную картину к речи персонажей там добавляется
речь повествователя.
Особенностями речи лирического героя мы займемся несколько позже, когда будем говорить о
специфике анализа лирического произведения. Пока же для нас важно отметить, что лирическое
произведение с точки зрения художественной речи монологично, то есть в нем реализуется в
подавляющем большинстве случаев одна единственная речевая манера на протяжении всего
произведения. В эпических и драматических произведениях дело обстоит сложнее.
Повествование и образ повествователя
Начнем с анализа эпической речи как более сложной. В ней отчетливо выделяются две речевые
стихии: речь героев и повествование. (Повествованием в литературоведении принято называть то, что
остается от текста эпического произведения, если из него убрать прямую речь героев). Если речи героев
в школьном литературоведении уделяется некоторое внимание (хотя далеко не всегда анализ бывает
грамотным и плодотворным), то на речь повествователя, как правило, внимания не обращается, и
напрасно, потому что это существеннейшая сторона речевой структуры эпического произведения.
Допускаю даже, что большинство читателей привыкли к несколько иной терминологии в этом вопросе:
обычно в школьном изучении литературы говорят о речи персонажей и речи автора. Ошибочность
такой терминологии сразу становится ясной, если взять произведение с ярко выраженной
повествовательной манерой. Вот, например: «Славная бекеша у Ивана Ивановича! Отличнейшая! А
какие смушки! Сизые с морозом! Вы нарочно посмотрите сбоку, когда он станет с кем-нибудь говорить:
объядение! Господи боже ты мой, отчего у меня нет такой бекеши!» Это начало «Повести о том, как
поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», но неужели это говорит автор, то есть Николай
Васильевич Гоголь? И неужели это собственный голос великого писателя мы слышим, когда читаем:
«Иван Иванович несколько боязливого характера, у Ивана Никифоровича, напротив того, шаровары в
таких широких складках, что в них можно упрятать весь дом с амбарами и строениями» (курсив мой. –
А.Е.)? Очевидно, что перед нами не автор, не авторская речь, а какая-то речевая маска, субъект
повествования, никак не отождествляющийся с автором –
повествователь. Повествователь – это
особый художественный образ, точно так же придуманный писателем, как и все остальные образы. Как
всякий образ, он представляет собой некоторую художественную условность, принадлежность
вторичной, художественной реальности. Именно поэтому и недопустимо отождествление
повествователя с автором даже в тех случаях, когда они очень близки: автор – реальный живой человек,
а повествователь – созданный им образ. Другое дело, что в некоторых случаях повествователь может
выражать авторские мысли, эмоции, симпатии и антипатии, давать оценки, совпадающие с авторскими
и т.п. Но так бывает далеко не всегда, и в каждом конкретном случае нужны доказательства близости
автора и повествователя; из этого ни в коем случае нельзя исходить как из чего-то само собой
разумеющегося.
Образ повествователя – особый образ в структуре произведения. Основное, а зачастую и
единственное средство создания этого образа – присущая ему речевая манера, за которой
просматривается определенный характер, способ мышления, мировоззрение и т.п. Что мы, например,
знаем о повествователе в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»?
Кажется, очень немногое: ведь нам неизвестны его возраст, профессия, социальное положение,
внешний облик; он не совершает на протяжении повести ни одного поступка... И все-таки характер
перед нами как живой, и это только благодаря чрезвычайно выразительной манере речи, за которой