 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
100
экономическими и социокультурными системами, но и разрушительно жесткой, посягающей на
неотчуждаемые права человека, на права жизни. Однако столь же неосновательной зарекомендовала
себя (по крайней мере, в чисто политической области) позиция недеяния, невмешательства («у-вэй»). В
1917 году победили в конечном счете не те, кто уповал на естественный порядок, на естественный ход
вещей, на традицию или естественную нравственную справедливость. Именно этими «архаичными»
установками отличались представители охранительного монархического лагеря, как, впрочем, и
«белого» сопротивления большевистской диктатуре. Большевики победили именно потому, что имели
на вооружении исторический проект (идеологию), силу организации и жесткие до свирепости
политические технологии. История повторилась к концу века.
Инициаторы перестройки верили в исторические гарантии и непреложные закономерности
прогресса. Печально известный афоризм «процесс пошел» выражал примат «естественной установки»
над усилиями вымученного порядка или вымученной охранительности. Но что же мы получили в
итоге? В итоге возобладали силы хаоса, который сначала выступал как продукт естественной
винеровской энтропии, а затем все больше – как продукт злонамеренных усилий враждебных России
сил.
Вот она, антиномичностъ опыта человека XX века: он одинаковым образом наказывается и за
избыток самонадеянного проективизма, за модернизаторские замашки преобразователя мира,
укротителя природных и социальных стихий, и за дефицит активности, за оптимистический фатализм,
который может принимать то формы научной установки на непреложные объективные закономерности
прогресса, уподобляемого автоматически действующему эскалатору, то бытовой «обломовской»
установки, выражаемой русским «авось». Сам «исторический материализм» в российском исполнении
представлял собой смесь восточного фатализма, выраженного на языке западного сциентистского
«законничества», и западного прометеева активизма, принимающего формы восточной
неорганизованной «удали».
В общественно-политической сфере принцип «у-вэй» конкретизирован в учении Л.Н. Толстого и М.
Ганди. Толстой в ряде работ сформулировал принцип о непротивлении злу насилием. Основная идея:
насилие, вызывая ответное насилие, порождает инерцию и эскалацию зла в мире. Первый
страстотерпец, сумевший не ответить злом на зло, прерывает детерминистскую цепь злых поступков и
тем самым способствует сужению ареала зла в мире. Может быть, более впечатляющую и, главное,
нашедшую массовую поддержку и практическое применение в политике программу «у-вэй» создал М.
Ганди в Индии. Ему принадлежит концепция ненасилия в политике, конкретизируемая, с одной
стороны, в аскетических принципах ахимсы – воздержания от любого насилия на основе закона любви
и закона добровольного страдания, принимаемого на себя героем нравственного долга и
самопожертвования, а с другой – в принципах ненасильственного гражданского неповиновения и
несотрудничества с колониальными властями. Тем самым вокруг сил зла и насилия создается вакуум,
препятствующий их распространению и парализующий эффективность злой воли.
Одним из наиболее известных в России последовательно критических манифестов, направленных
против принципа «у-вэй» в политике, является работа русского философа И. А. Ильина «О
сопротивлении злу силою». Он писал: «Едино и обще всем людям не только начало добра в его живом,
благодатном и очистительном веянии, но и начало зла в его разлагающем и отравляющем дыхании...
Для того чтобы вести верное сопротивление злу, необходимо все время иметь в виду все четыре
основных свойства его: единство, агрессивность, лукавство и многообразие – и считаться с ними со
всеми. Только духовно слепой может, признавая агрессивность, лукавство и многообразие зла, не
замечать его единства и общности, замыкаться окончательно в свою личную "безгрешность" и искать
"спасения" для себя одного; это будет добродетель слепого, совершенство беглеца, спасение себялюбца;
и все будет мнимое»*.
* Ильин И.А. О сопротивлению злу силою//Собр. соч. в 10 т.: Т. 5. М.: Русская школа, 1995. С. 164-165.
Ильин подчеркивает те качества зла, которые не в достаточной мере учитывает философия
непротивления злу насилием. Зло обнаруживает свою не индивидуальную, а социальную природу
именно своей предельной агрессивностью и заразительностью: раз появившись, та или иная форма зла
немедленно пытается отвоевать вс¸ новые и новые позиции, стремясь в конечном счете установить
своего рода всеобщий закон или всеобщее правило зла. Зло вовсе не обладает той прагматической
бесстрастностью, которую ему приписывают некоторые рационалистические аналитики. Зло обладает
высокой страстностью и имеет тенденцию к самоценному распространению разрушительных и