283
"способности чувствовать боль от правонарушения и деятельная сила, т.е. мужество и решительность в
отражении нападений". Независимо от того, сколь значителен или незначителен защищаемый правом
вещественный, прозаический интерес, борьба за право для защиты личности становится поэзией:
"Борьба за право есть поэзия характера", "сила права, совершенно как и сила любви, основывается на
чувстве". Эта борьба обязанность не только перед собой, но и перед обществом.
Субъективное право не существует без объективного, и наоборот. "В моем праве, подчеркивал
Иеринг, попирается и отрицается право вообще, в нем оно защищается, утверждается и
восстанавливается". "Каждый призван и обязан подавлять гидру произвола и беззакония, где только она
осмеливается поднимать свою голову; каждый, пользующийся благодеянием права, должен в свой
черед так же поддерживать по мере сил могущество и авторитет закона словом, каждый есть
прирожденный борец за право в интересах общества".
Истинной школой политического воспитания народов является прежде всего борьба за частное
право. Римский народ достиг наивысшего политического и внешнего могущества именно тогда, когда
он обладал наиболее разработанным частным правом. И наоборот: Германская империя потеряла
Эльзас и Лотарингию в то самое время, когда крестьянин и горожанин были объектом феодального и
абсолютистского произвола. "Сила народа равнозначна с силой его правового чувства, забота о
национальном правовом чувстве есть забота о здоровье и силе государства", утверждал Иеринг.
По его мнению, без борьбы нет права, как без труда нет собственности. Наряду с положением: "В
поте лица твоего будешь ты есть хлеб свой" стоит одинаково верное положение: "В борьбе обретешь ты
право свое". С того момента, когда право отказывается от своей готовности к борьбе, оно отказывается
от самого себя..."
Для охраны интересов общества против эгоистических интересов индивидов, считал Иеринг,
необходимо государство. "Государство есть само общество, как держава организованной
принудительной власти". "Государство есть общество, которое принуждает..."
Иеринг за сильную государственную власть: "Бессилие, немощь государственной власти,
смертный грех государства, не подлежащий отпущению, грех, который общество не прощает, не
переносит... Самая невыносимая форма государственного состояния все-таки лучше полного отсутствия
ее".
В произведениях Иеринга нашли отражение настроения германской буржуазии, ее стремления к
расширению границ Германской империи. "Каждому государству, писал Иеринг, выражая эти
настроения, присуще стремление расширить свои географические границы, и это стремление тем
сильнее, чем живее в нем общественная идея... Наклонность государств к расширению, завоевания
суть протест общества против его географического ограничения".
Одобряя политику "железа и крови" Бисмарка, мирясь с полуфеодальной формой Германской
империи, немецкая буржуазия стремилась ввести деятельность государства в рамки законности,
обеспечить незыблемость правопорядка. Этим обусловлены идеи Иеринга о самоограничении
государства правом. В принципе государство не ограничено им же издаваемыми законами; и в
деспотических государствах односторонне-обязательные (т.е. только для подданных) нормы образуют
зачатки права; однако "право в полном смысле слова есть двусторонне-обязательная сила закона,
подчинение самой государственной власти издаваемым ею законам".
Право, подчеркивал Иеринг, "разумная политика власти". Собственный интерес государства,
"эгоизм заставляет власть вступить на путь права" уже по той причине, что "одна норма заменяет для
власти тысячи индивидуальных повелений".
Еще важнее то, что при помощи права обеспечиваются защита общих интересов, выполнение целей
права и государства. "Лишь там, где государственная власть сама подчиняется предписанному ею
порядку, писал Иеринг, приобретает последний окончательную правовую прочность; лишь при
господстве права процветают национальное благосостояние, торговля и промыслы, развертываются
вполне присущие народу умственные и нравственные силы. Право есть разумно понятая политика
власти".
Учение Иеринга оказало значительное влияние на развитие буржуазной и правовой мысли. Вместе с
тем оно с самого начала породило ряд сомнений и резонных возражений. Если субъективное право
тождественно охраняемому интересу, то, спрашивали правоведы, сохраняется ли оно при утрате
интереса? Недостаточно убедительным представлялось также обоснование связанности государства
правом ссылками только на "разумность политики" носителей верховной власти.
|