 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
56
подняли и за бортом осталось еще больше «инертных» работников. Спрашивается, почему
заговорщики пошли навстречу администрации, а не своим товарищам?
С одной стороны, низкие нормы рабочим нужны как воздух. Они, по словам Гастева, гарантируют
их от физического истощения (12, с. 14]. Надрываясь на работе, многие не успевали восстанавливать
силы дома. С другой — низкие нормы им были невыгодны, ибо при сдельной оплате это означало
серьезное сокращение заработка.
Были и другие причины. Приблизительно с 1910г. на частных заводах Семенова, Барановского,
«Айваз», «Вулкан» и одном казенном (Орудийном) начинает применяться новая форма организации
труда. Речь идет о тейлоризме. И первое, с чего начали его внедрять, был хронометраж — точный
учет времени и движений, затрачиваемых на каждую операцию. Пользуясь подобным
нововведением, администрация легко могла раскусить происки рабочих. Однако искусство
настоящего рестрикционизма в том и заключается, что его невозможно разоблачить никакими
техническими ухищрениями. Если разоблачение происходит, то говорить о рестрик-ционизме как
модели экономического поведения рабочих, которая практикуется изо дня в день и передается из
поколения в поколение, нельзя.
Рестрикционизм — особая форма коллективного поведения. Групповое давление — только часть
этого сложного искусства классовой защиты своих интересов. Поэтому ставить знак равенства между
рестрикционизмом, с одной стороны, и групповым либо коллективным давлением — с другой,
неправильно. С помощью группового давления ограничивались формы поведения, но его содержание
состояло в другом —добровольном осознании всеми участниками группового сговора того, что они,
как наемные работники, стоят по одну сторону баррикад, а предприниматели в качестве
собственников — по другую, и между ними не может быть достигнут классовый мир.
Рестрикционизм заключался не в том, что рабочий что-то скрывал, халтурил или маскировал.
Высшее искусство рестрикционизма состоит в том, что человек не отказывается выполнять задание,
не бегает от мастера, не прячет что-то под верстаком. Рабочий настолько ловко и искусно чуть-чуть
не дотягивает до нормы, что у администрации даже не закрадываются подозрения, будто он
сознательно лодырничает. Только опытные мастера, проработавшие многие годы бок о бок с
рабочими, способны были заподозрить неладное. Постороннему человеку такое и в голову не могло
прийти. Дело в том, что уровень интенсивности труда американских и английских рабочих и до, и
после революции намного превышал российский. Поэтому некоторое замедление темпа труда прохо-
дило почти незаметно.
Совсем другое дело, когда нормы выработки задаются низкие и впридачу к ним рабочий трудится
спустя рукава. Тогда получается как на советских стройках: один чего-то там делает, а трое стоят
рядом и смотрят.
Рестрикционизм выступает формой экономического поведения потому, что количество сделанных
деталей рабочий мысленно соизмеряет с количеством полученных денег и устанавливает цену своего
труда. Если он считает, что ему платят меньше, чем он стоит, то никакая сила не заставит его
поднять производительность. Точно также ведет себя и работодатель: он наблюдает за работой
наемного работника и говорит ему о том, к примеру, что рабочий вырабатывает меньше, чем стоит
(т. е. меньше, чем работодатель заплатил, нанимая его). И самое интересное, что тот и другой
стараются стихийно привести оба показателя в равновесие: работник стремится не перетрудиться, а
предприниматель — не переплатить.
Если рабочий перешел меру равновесия и срывает задание на две трети или на три четверти, то это
уже не РСП, а саботаж. Возможно, Гастев не проводил четкого разграничения между двумя
явлениями, так как у него всегда слова «саботаж» и «работа с прохладцей» употребляются как
синонимы.
Существует еще одна немаловажная причина, почему на «Айвазе» не снизили, а повысили норму
выработки в 2,5 раза. Низкие нормы выработки, по мнению Гастева, разрушают культуру труда и не
способствуют профессиональному росту рабочих. В Петроградском союзе металлистов считали:
пролетариат должен отстаивать высокую, а не низкую норму выработки, если ему будет
гарантирована соответствующая зарплата. Тем самым рабочий класс доказывал, что он «является
борцом за высшее производство» и высокую организацию труда [ 12, с.16—17]. Союз металлистов
представлял собой передовую часть российского пролетариата и прекрасно понимал, что при
высокой выработке можно добиться от предпринимателей гораздо больших уступок, чем при низких.
Интенсивность труда в России была намного ниже, чем на Западе. Ниже было материальное