 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
5
В последние годы в диссертационных и дипломных работах по искусствоведению и
культурологии наблюдается усиление тенденции к обобщающему эстетическому анализу,
когда предметом исследования выступают, к примеру, роль архетипа в восприятии
произведений изобразительного искусства, игровое начало в литературе XX в., человек в
зеркале музыкальных форм, проблемы философской рефлексии в современной литературе и
т.п. Эта тенденция к междисциплинарному синтезу, значительно активизирующая
эстетическую мысль, доминирует сегодня как в нашей стране, так и за рубежом.
Показательный пример — деятельность французской Школы «Анналов» с ее идеей
«тотальной истории», преодолевающей цеховую разобщенность историков искусства,
историков цивилизаций, историков религии, науки и др. Эта тенденция обогащает
проблемное поле современной эстетики.
К сожалению, отечественная эстетика оказалась пока не в полной мере восприимчивой к
овладению новыми подходами и методами; столь перспективные направления, как эстетика
формульных повествований в искусстве, взаимовлияние бытийной и творческой биографии
художника, роль мифа в художественном сознании современности, эстетика
художественных форм досуга и другие, «оттягиваются» интенсивно развивающейся
культурологией, теоретическим искусствоведением.
Сказывается трудное наследие прошлых лет: идеологическая оснастка каждого
тоталитарного государства была особенно заинтересована в благонадежности так
называемых общих наук, которые должны были возвышаться над частными и «заведовать»
этим общим. Такая функция была уготована и эстетике, сводившей все искусствоведческие и
литературоведческие теории к единственной официальной доктрине. Главенство одного
подхода парализовывало научный поиск; эстетика, по сути целиком представляющая
теоретическое знание, не могла спрятаться в далеких исторических эпохах; любой
исторический материал встраивался в иерархию официальных оценок, искажался в
соответствии с требованиями цензуры. Роль эстетики как методологического и
идеологического законодателя делала невозможным непредвзятый поиск, конкурирование и
состязательность разных научных школ.
Эстетическая теория, по словам шведского эстетика Т. Бруниуса, — это суммирование
всех имеющихся «использований» искусства, в то время как идеология — рекомендация
лишь одного «использования». Невозможность отечественной эстетики справляться с
такими задачами стимулировала уход одних авторов в теоретически замысловатые
конструкции и эвфемизмы, опосредованно-контекстуальные способы выражения мысли;
других — в предельно абстрактные способы мышления. Наряду с высокопрофессиональны-
ми текстами Б.В. Томашевского, Ю.Н. Тынянова, Л.С. Выготского, М.М. Бахтина, А.Ф.
Лосева, В.Я. Проппа, Ю.М. Лотмана, Л.М. Баткина, С.С. Аверинцева, А.В. Михайлова и др. в
отечественной эстетике существовали и, пожалуй, доминировали тексты схоластические,
выдающие жонглирование эстетическими понятиями за видимость научного поиска с
подверстыванием нужных художественных примеров, выдернутых из контекста историко-
культурных эпох. В подавляющей тенденции эстетика только «оттачивала» методо-
логическое орудие, применять которое были призваны специальные искусствоведческие
дисциплины.
Первоначальное табу на обобщение реальных процессов, когда эстетическая
концептуальность не привносилась бы извне, а вырастала «изнутри» исторически
изменчивого движения искусства, постепенно привело к привычке игнорировать реальную
историю искусств, склоняло к рассуждениям о художественно-творческом процессе в
герметичной системе абстрактно-теоретических понятий. В действительности
подтверждалась тревога Ф. Шлегеля, опасавшегося, что в конъюнктурных руках философия
искусства превратится в то, что не будет обнаруживать в своем содержании ни философии,
ни искусства. Это обстоятельство обусловило скудость самого состава эстетических
понятий, остававшихся в недавнем прошлом в отечественной науке на уровне XIX в. Только
в последние годы в отечественных исследованиях началась разработка таких перспективных