 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
123
Темп речи достаточно высокий, а фраза при этом «тяжелая», что создается использованием
четырехстопного ямба и частично дополнительными ритмическими ударениями в середине строки:
«Знай: мы чужие с этих пор», «Ты позабыла: я свободы...», «Я горд! – прости – люби другого», «Чтобы
твою младую руку – Безумец – лишний раз пожать» и т.п. Все это придает синтаксису энергию и своего
рода «наступательность». То же впечатление призван воплотить и лексический строй речи: если
Пушкин использует в основном нейтральную лексику, то для Лермонтова характерно употребление
слов, несущих ярко выраженную эмоциональность, экспрессию: «я не унижусь», «пожертвовал»,
«возненавидел», «дар чудесный», «не соделаюсь рабом» и проч. Характерен для Лермонтова и
гиперболизм образности: «целый мир возненавидел», «Я дал бы миру дар чудесный, А мне за то
бессмертье он», «Я был готов на смерть и муку, И целый мир на битву звать». В построении
изображенного мира отметим глубокий психологизм, причем душевное состояние лирического героя
далеко от спокойствия и умиротворенности, в нем преобладают раздражение, презрение, оскорбленное
самолюбие, гордость, что ясно выражается в подборе соответствующих психологических деталей. В
целом же перед нами типично лермонтовский романтический стиль с его яркостью, выразительностью
и энергией, воплощающий «одну, но пламенную страсть».
Тема стихотворения Бунина «Одиночество» – также прощание с любимой женщиной. Стилевая
доминанта – особого рода психологизм, основанный на подтексте, на косвенном воспроизведении
душевных движений. В нем уже явственно ощущается поэтика рубежа веков: такой психологизм
оказывался возможен только после художественных открытий Достоевского, Чехова, Тютчева,
Анненского и др. Прямое изображение душевных процессов в стихотворении встречается лишь
однажды («И мне больно глядеть одному в предвечернюю серую тьму»), в остальном же внутреннее
состояние передается косвенно, через систему внешних деталей, ритмику, прием умолчания и т.п.
Эмоциональный тон задает образная заставка в первой строфе: через изображение природы чувствуется
определенный психологический настрой. Образы природы затем будут поддерживать эту тональность
на протяжении всего стихотворения. Психологическое изображение двупланово – на первый взгляд
внутреннее состояние лирического героя можно охарактеризовать как уныние, элегическое смирение
перед неизбежным (дважды повторенное «Что ж...»). Кажется, что лирический герой смирился с
разлукой, успокоился. Но через отдельные психологические детали и еще больше через умолчание
пробивается более глубокий пласт душевной жизни – боль, загнанная внутрь. Динамика стихотворения
строится на психологической борьбе, на попытке подавить чувство горечи и, может быть, отчаяния,
сжиться с ним, успокоиться. Эта психологическая борьба выходит наружу в опорных точках
композиции – там, где Бунин дает читателю более или менее прямые указания на психологическое
состояние («Что ж, прощай! Как-нибудь до весны Проживу и один – без жены...», «Что ж! Камин
затоплю, буду пить... Хорошо бы собаку купить»). Особенно же четко эмоциональная неоднозначность
внутреннего мира, заложенная в подтексте и «реконструируемая» читателем, выступает в концовке
стихотворения, где боль одиночества скрыта под нейтральными, внешне спокойными фразами.
Двуплановость психологического мира отражается и в одном из самых мощных средств подтекстового
психологического изображения – в темпоритме фразы. Стихотворение написано трехсложным
размером, его ритмической основой является трехстопный анапест – один из самых элегических
размеров русской поэзии, великолепно передающий тоску и уныние в своем неторопливом ритме с
безнадежными ударениями на конце стопы (и – обратим внимание – и абсолютном конце стихотворных
строк. В бунинском стихотворении только мужские рифмы; на создаваемое этим приемом ощущение
тяжести, мрачности, безнадежности указывал еще Белинский в анализе лермонтовской поэмы
«Мцыри»). Но стихотворение написано не чистым анапестом: первые строчки каждого четверостишья и
третьи в первой – третьей строфе – трехстопный амфибрахий, а это ломает ритм (не слишком резко –
ведь амфибрахий тоже трехсложный размер и замена им анапеста в данном стихотворении
воспринимается, пожалуй, как потеря начального безударного слога в строке анапеста), показывая тем
самым, что внутренняя жизнь героя далеко не так монотонна, как кажется на первый взгляд. Элегия,
уныние предполагают успокоенность, в стихотворении же Бунина перед нами лишь желание
успокоиться, перевести душевную боль и надрыв в элегическую тональность, на самом же деле для нее
еще не настало время, потому что еще слишком свежа душевная рана. Тот же принцип