 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
123
беззастенчивым политическим технологом — манипулятором власти, цинично и расчетливо
подчиняющим ей духовную сферу? Или технологические и теократические функции сами по себе
являются нераздельными компонентами высшей власти и их сочетание не является делом специальной
техники и расчета?
Аналогичные вопросы возникают применительно ко второму пункту программы Пересветова —
укрощению боярства. Главный герой политического романа Пересветова — последний византийский
император, Константин XI, — потерял царство потому, что доверился вельможам и подчинил свою
политику их сибаритским и уклонистским, неслужилым помыслам и наказам. Вельможи хотят
властвовать самочинно в своих вотчинах поэтому они заинтересованы в ослаблении политического
центра. Они хотят наслаждаться прелестями частной сибаритской жизни и потому проповедуют
пацифизм, изгоняют героический воинский дух и, выражаясь современным языком, разрушают военно-
промышленный комплекс. Чтобы не лишиться «своего упокою», они придумали написать «от Бога с
великою клятвою» книги, в которых доказывалось, что христианскому государю позволительно вести
только оборонительные, а не наступательные войны.
Константин внял этим наставлениям, поверил пацифистской утопии, чем и воспользовался его
грозный противник — турецкий султан. Константинополь, разоружившийся идейно и материально, был
завоеван и разрушен. Пересветов прямо высказывает догадку, что ересь пацифизма носит
компрадорский характер; ее распространяли бояре, продавшиеся турецкой сверхдержаве. «[Если] царь
кроток и смирен на царстве своем, и царство его оскудеет, и слава его снизится. [Если] царь на царстве
грозен и мудр, царство его ширеет и имя его славно по всем землям. А греки благоверного царя
Константина укротили от ереси своея, и они царство потеряли»*.
*
Цит. по: Плеханов Г. Д. Указ. соч. С. 155.
Пересветов настаивает также на гегемонии государственной власти в экономической области и на
укрощении «приватизаторских» аппетитов боярства. Боярство, присваивая, переманивая и закабаляя
крестьян, фактически отнимало у государства его производительную силу и тем самым подрывало его
экономически. Чем дальше заходил процесс приватизации боярством крестьян и угодий, тем большая
часть национального богатства тратилась не на укрепление государственного могущества, а на
обеспечение расточительного и аморального образа жизни безответственной номенклатурщины. «...
Вельможи русского царя сами богатеют и ленивеют, а царство его скудеет»*.
*
Цит. по: Плеханов Г. В. Указ. соч. С. 160.
3. Издержки принципа
Служилое государство, несмотря на его объективно обусловленный историческими и
геополитическими обстоятельствами характер, в целом надо признать искусственной конструкцией.
Оно не естественный итог народной жизни, не результат политической самодеятельности народа, а
продукт умысла — соединения легистской теории с неукротимой властной волей самодержца,
выступающего как социальный инженер и конструктор. Этот конструктор относится к народу как к
безгласному сырью, из которого он «по чертежам», заимствованным из «учения», строит здание
государственности. Этот конструктор вынужден разрушать традиции и лепить «нового человека»,
лишенного культурной памяти. Ибо память привязывает к прошлому и побуждает строже судить о
настоящем. Абсолютистский правитель-конструктор не заинтересован в таких суждениях.
Надо также признать, что целиком служилое государство выступает как продукт предельно жестких
политических технологий, основанных на крови и насилии. Эти /технологии, как правило, являются
очень затратными: правитель не только не считается с издержками, но даже и прямо склонен усиливать
издержки государственно-политического и военного строительства, ибо высокие издержки создают
особую аскетическую психологию в обществе, климат всеобщей жертвенности. Служилое государство
питается жертвенностью, и потому все то, что формирует жертвенный этнос, сознательно поощряется
правителем.
Но поэтому сама общественная жизнь предельно упрощается, как и формируемые в ней
общественные типы. Вот как описывает это Г. П. Федотов, сравнивая деспотическую служилую
Московию с более вольной Киевской Русью. «Что поражает в нем (северном великороссе. —
А.П.)
прежде всего, особенно по сравнению с русскими людьми XIX века, это его крепость, выносливость,
необычайная сила сопротивляемости. Без громких военных подвигов, даже без всякого воинского духа