 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
122
неожиданную стайность, их милитаристскую психологию, может показаться, что мы имеем дело со
своего рода антитоталитарным комплексом — реакцией на длительную вынужденную приниженность
личности, готовящейся теперь к новому, неподопечному существованию в рамках гражданского
общества. Многое, однако, заставляет усомниться в том, что мы имеем дело с подготовкой к
граждански-самодеятельному существованию. Психология этих раскованных «героев» настолько
далека от того, что требуется в настоящей продуктивной экономике, настолько близка к архетипам
кочевнической «удали», набега и захвата, что трудно представить себе те меры, посредством которых
общество могло бы вернуть их к добродетелям трудового образа жизни.
Обратите внимание: сегодня те самые люди, которые проявляют полную неспособность к ратным
подвигам и политической воле, необходимой для защиты государства от внешних врагов, в то же время
проявляют поразительную агрессивную дерзость в нескончаемых внутренних разборках. Автор «Книги
правителя области Шан» усмотрел своего рода обратно пропорциональную зависимость между
настоящей воинской доблестью и повседневной агрессивностью и незаконопослушанием. Сильная
власть получает законопослушных и доблестных подданных, слабая — агрессивных у себя дома и
трусливых перед внешним противником. «Поэтому методы управления того, кто достигает владычества
в Поднебесной, заключаются в том, чтобы народ страшился развязывать драки между общинами, но
был храбр в сражениях с внешним врагом»*.
*
Книга правителя области Шан. С. 186.
Рискованное, но в то же время слишком правдоподобное предположение состоит в том, что обычные
институты гражданского общества, от семьи до предприятия, вообще не в состоянии по-настоящему
социализировать это новое поколение, укротить его отпущенные на волю стихии. Это будет под силу
только государству, причем такому, которое сумеет организовать и сублимировать эти предельно
высокие стихийные энергии, придав им форму напряженнейшего политико-административного и
геополитического творчества. Или, как пишет наш автор, «если государство способно вызвать к жизни
силы народа, но не в состоянии обуздать их, его называют "государством, атакующим самое себя" и оно
обречено на гибель. Если же государство способно вызвать к жизни силы народа и в то же время может
обуздать их, его называют "государством, атакующим врага" и оно непременно станет
могущественным»*.
*
Указ. соч. С. 159-160.
Характерно, что в России времен становления централизованной государственности и борьбы с
боярским своеволием появилась книга, идеи которой поразительно созвучны идеям Шан Яна, хотя
авторов отделяет друг от друга двадцать веков. Речь идет о «Сказании о царе Константине» Ивана
Пересветова — одного из главных идеологов российского самодержавия эпохи Ивана IV. В книге
Пересветова доминирует та же забота об идейной консолидации государства, которую он рассчитывает
обеспечить посредством союза государя с духовенством. На православном царе лежит основная забота
о благочестии, без которого государство неминуемо разлагается. «Царю и великому князю, — пишет
Пересветов, — уставити по монастырям и везде своею царскою смиренною грозою, брад и усов не
брити, не торшити и сану своего ничем не вредити; крестное знамение на лице своем сполна
воображати, каятися, говети по вся годы всякому человеку везде, исповедатися Господиев и отцем
духовным от двоюнадесяти лет мужеска полу и женска. О том царю за весь мир крепко пещися паствы
и войска своего, да не за всех станет ко ответу перед Вышним Царем»*.
*
Цит. по: Плеханов Г.В. Указ. соч. С. 171.
Таким образом, Пересветов близок скорее легистскому, чем собственно теократическому идеалу: у
него не церковь направляет верховного государственного владыку к благочестию, а, напротив, этот
владыка обеспечивает благочестивость и церковного клира, и паствы. Это поистине монистический
принцип, когда политическая власть подчиняет себе духовную и возвышается над всеми. Один царь
непосредственно ответственен перед Богом, все остальные ответственны перед царем. Пересветов, как
и легисты, не ставит вопрос о том, каковы источники идейного вдохновения и веры самой верховной
власти. Является ли вера всего лишь средством идейного контроля в руках власти или власть как
таковая органически включает идейную компоненту и безыдейной быть не может по определению —
это не уточняется. Возникает некоторая двусмысленность образа верховного владыки: является ли он