 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
132
выросло, так что, когда кончилась удельная эпоха, в руках духовенства оказалось около
1/3 всех земель, находившихся под культурой. Об этом говорил царь Иван Васильевич
Грозный на соборе 1551 года. Монастыри и вообще церковные учреждения еще более,
чем княжеские дружинники, имели возможность развивать сельское хозяйство. Прежде
всего в их руках должен был скапливаться больше, чем в руках княжеских
дружинников, потребный для того капитал. Татарские ханы предоставили русскому
духовенству податные льготы, и то, что уходило из рук дружинников к татарам, то
оставалось в руках духовенства. Средства его как-никак пополнялись притоком
благочестивых вкладов и пожертвований; и, наконец, монастыри отличались большим
скопидомством, большей бережливостью, чем светские владельцы. Поэтому и
обедневшие земледельцы легче всего могли устроиться хозяйством на землях
монастырских и вообще церковных, легче всего могли раздобыться здесь подмогой и
ссудой. Но самое главное, что должно было привлекать бродячее крестьянское
население на земли церковные — это разнообразные льготы, дававшиеся здесь
крестьянами.
Иммунитеты церковных и боярских имений; сближение их с княжествами.
Устраивая хозяйство на занятой земле, монастыри и другие церковные учреждения
прежде всего выхлопатывали у князей льготы от податей и повинностей для крестьян,
которые сядут на нови, на 3, 5, 10 и более лет. Князья по религиозным, а частью
экономическим побуждениям, в виду будущих выгод от заселения страны, давали
просимые льготы. Дело не ограничивалось этим. Поселившиеся на церковных землях
крестьяне попадали в разряд людей церковных и потому освобождались от суда
княжеских чиновников иногда совсем, а большей частью за исключением важнейших
уголовных дел — о душегубстве, разбое и татьбе с поличным. Вместе с этим они
получали и другие льготы. Поэтому и в жалованных грамотах сплошь и рядом
встречаем такие выражения: «А наместницы мои и волостели и их тиуны не въезжают
к их людям ни по что, ни судят их, а тех людей ведает и судит игумен NN сам»; или:
«который суд будет межи монастырских людей, судит их и дворян дает монастырский
тивун один, нашим судьям не надобно ни по что». Княжеские судьи вступаются лишь
тогда, когда одна из тяжущихся сторон подлежит их юрисдикции, и тогда по общему
правилу устраивается вопчий или смесный суд судей княжеских и монастырских.
Кроме того, как сказано, княжеские судьи выступают иногда на сцену, когда дело идет
о разбое, душегубстве и татьбе с поличным, но
далеко не всегда. Монастырские и
церковные люди сплошь и рядом освобождались от всех податей и повинностей в
пользу князя. «Тем людям, — читаем мы в
княжеских жалованных грамотах, —
ненадобе моя дань, ни писчая белка, ни ям, ни подвода, ни мыт, ни тамга, ни иная
которая пошлина». Правда, что эти подати и повинности не слагались совсем с
крестьян: крестьяне должны были нести их в пользу владельца. Но во всяком случае
они должны были оставаться при этом в выигрыше. В интересах владельцев было
уменьшать эти подати и повинности по сравнению с княжескими, чтобы привлекать и
удерживать крестьян, а главное — крестьяне освобождались от обременительных
въездов княжеских чиновников, от корма и подарков им, от подвод и т. д. Эта льгота
сама по себе была столь значительной, что иногда составляла предмет пожалования.
Церковные крестьяне не освобождались от платежа даней князю, но эту дань
представлялось собирать владельцам и вносить ее в княжескую казну в виде ежегод-
ного оброка: «Даст игумен оброку в мою казну на всякой год три рубля, а опричь того
оброку, ненадобе им никоторая дань... ни пошлина». Или: «а привозят то серебро сами,
да отдают моему казначею, а даньщики мои в те их слободки и деревни к ним не
въезжают, ни дани с них не емлют, ни писец их мой не пишет». Княжеские чиновники
въезжали в села и деревни и по другим надобностям, не только за данью. И от этих
въездов обыкновенно освобождаются церковные крестьяне: «У тех людей