 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
8
«самоценной речевой деятельности» ученый, во-первых, признает «слишком широким» для
определения поэтической речи: «...многие примеры такой деятельности, приводимые самим
Якубинским, не имеют специально эстетического характера (например, когда герой романа «грассирует
и с видимым удовольствием слушает себя» или солдаты передразнивают французов, лопоча
непонятные слова и «стараясь придавать выразительную интонацию своему голосу») (с. 23). Можно
заметить, что аналогичное отношение к этому важнейшему пункту формалистской доктрины
присутствует и в учебнике Б.В. Томашевского. Здесь указано, например, на то, что «в обиходе сплошь и
рядом мы употребляем фразы с определенным упором на выражение, с подчеркиванием словесной
структуры отдельных слов и оборотов» (с. 29). Во-вторых, обозначенный понятием «самоценности»
характерный признак «эстетического высказывания» (он-то и был, как отмечает Жирмунский,
определен кантовской формулой «целесообразности без цели») важен, но «незаконно обособлен» и
выступает в качестве единственного под влиянием «эстетики и поэтики футуризма» (Там же).
Если словесные конструкции «с установкой .на выражение» встречаются и вне искусства, а
художественное произведение все-таки характеризуется «целесообразностью без цели»,
то возникает
вопрос: совпадает ли эстетический объект, воспринимаемый созерцателем, с такого рода
конструкциями?
Позиция В.М. Жирмунского в этом пункте явно двойственна. С одной стороны, он замечает, что
«исчерпывающее определение особенностей эстетического объекта и эстетического переживания, по
самому существу вопроса, лежит за пределами поэтики как частной науки и является задачей
философской эстетики» (Там же). С другой, – ученый отождествляет упорядоченный материал
произведения с эстетическим объектом, утверждая, что в результате усилий художника «природный
факт (материал) возводится в достоинство эстетического факта, становится художественным
произведением» (с. 18).
Казалось бы, одно из двух. Либо материал, «обработанный с помощью приемов, свойственных
данному искусству», – это и есть художественное произведение. (Будь это истиной, «формальный
метод» явился бы единственно возможной научной поэтикой.) Либо «обработанный материал»
воплощает эстетический объект, отнюдь с ним не совпадая. Тогда поэтика «как частная наука» должна
строиться на основе философской эстетики. И, следовательно, изучать структуру эстетического
объекта, ограничиваясь одним только «вполне бесспорным материалом», т. е. «независимо от вопроса о
сущности художественного переживания», оказывается невозможным.
Двойственность методологической позиции В.М. Жирмунского получает концентрированное и
наглядное выражение в трактовке им понятия «стиль». Опять-таки, с одной стороны, это понятие
находится, по его мнению, в общем ряду с «материалом» и «приемом», «достраивая» собой систему
понятий современной поэтики: «Только с введением в поэтику понятия стиля система основных
понятий этой науки (материал, прием, стиль) может считаться законченной» (с. 35). С другой стороны,
поскольку стиль – «единство приемов поэтического произведения», причем все приемы «определяются
единством художественного задания данного произведения и в этом задании получают свое место и
свое оправдание» (с. 34), ясно, что ни о каком равноправии трех понятий и даже об их однородности не
может быть речи. «Художественное задание» лишь выражается в стиле, но не является им. И, конечно,
природа этого задания связана с «сущностью эстетического переживания», хотя и соотнесена –
опосредованно – с «приемами обработки материала».
Хотя в учебнике Б.В. Томашевского одна из трех частей посвящена стилистике, а в ней говорится о
теории трех стилей, о стилизации и т. п., определение стиля в нем отсутствует. Но понятие стиля в нем
есть – в неявной форме. Вдумаемся, например, в следующее место: «Сущность художественного
произведения не в характере отдельных выражений, а в сочетании их в некоторые единства, в
художественной конструкции словесного материала. Принципы объединения, конструирования
материала могут не находиться ни в какой связи с качеством выражения» (с. 29). «Художественная
конструкция словесного материала», сочетающая «отдельные выражения» в «некоторые единства», на
наш взгляд, – не что иное, как стиль. Очевидно, «отдельное выражение», «качество» которого
существует и вне свойственных данному произведению «принципов объединения», – это прием.
Вспомним, что, с точки зрения В.М. Жирмунского, прием «нередко приобретает различный
художественный смысл в зависимости от своей функции» в составе того или иного произведения (с.
35). Сама же по себе художественная телеология с такими общеупотребительными формами,
действительно, «ни в какой связи» не находится.
Отмечая в своей рецензии «шаткость и непрочность» методологической позиции Б.В. Томашевского,