 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
4
«Теории словесности», так и более свежие руководства Шалыгина и Овсянико-Куликовского. Короче
говоря, такого серьезного, ясного и содержательного учебника у нас еще не было и нет»*.
* М е д в е д е в П. Б. В. Томашевский. Теория литературы (Поэтика)//3везда. 1925. ¹ 3 (9). С, 298.
Видимо, книга резко выделялась на достаточно приличном фоне. Имя Д.Н. Овсянико-Куликовского,
в ту пору академика, и сейчас хорошо известно. Что же касается А.Г. Шалыгина, то его «Теорию
словесности» еще в 1938 г. А.Ф. Лосев просил прислать в Куйбышев, где он читал лекции студентам*.
* Письма А.Ф. Лосева к В.М. Лосевой//Начала. 1993. ¹ 2. С. 145.
С 1925 по 1931 гг. учебник Б.В. Томашевского был издан шесть раз, что свидетельствует об интересе
к нему тогдашнего читателя. Но затем произошел ряд событий из числа тех, подробности которых
покрыты мраком неизвестности, зато «социально-исторический подтекст» совершенно ясен. В 1931 г.
автор учебника был уволен из ЛГУ «за формализм» и в течение пяти лет преподавал прикладную
математику в Ленинградском институте инженеров железнодорожного транспорта (пригодился его
первый диплом инженера-электрика, полученный в Льеже в 1912 г.). И делал это настолько успешно,
что, когда его восстановили на прежнем месте работы, студенты института жаловались по инстанциям,
что у них отнимают «лучшего преподавателя математики»*. Но учебник с тех пор более не издавался и
в вузах страны, видимо, уже не использовался. P.O. Якобсон утверждает в некрологе, что книга была
«изъята из обращения»**. Трудно сегодня сказать, принималось ли на этот счет решение
«компетентными органами» или нет, но для исчезновения книги на долгие годы из поля зрения
литературоведов – преподавателей и студентов – существовали причины и более общего характера.
* См.: М а й м и н Е. А. Борис Викторович Томашевский (Очерк-воспоминание)//Проблемы современного
пушкиноведения. Л.. 1986. С. 156.
** J а с о b s o n R. Boris Victorovic Tomasevskij (1890-1957) //International Journal of Slavic Linguistics and Poetics. 1959.
Т. 1-2. P. 316.
Проще всего, конечно, объяснить этот факт истории нашей науки, а также нашей системы
филологического образования именно государственной кампанией «борьбы» с «формальным методом»
и его приверженцами. Но такое объяснение не выдерживает критики.
Во-первых, книга Б.В. Томашевского отнюдь не была правоверно формалистической. Это было
очевидно ее первым читателям: в той же рецензии Медведева–Бахтина сказано, что формализм автора
«какой-то не то половинчатый, не то двухсполовинный», вполне сознавал это и сам Б.В. Томашевский:
«Моя «Теория литературы», – пишет он В. Шкловскому 12 апреля 1925 г., – вся вне формального
метода, вне научной работы, вне очередных проблем. Это просто старая теория словесности
Аристотеля, написанная мною потому, что публика (не наши ученики) ее просила, а я читал такую
теорию словесности на одних курсах»*. В том же году в статье с характерным названием «Формальный
метод (вместо некролога)» Томашевский утверждал, что задачей формалистов и их заслугой следует
считать не создание «нового метода», а «спецификацию литературных вопросов, дифференциацию
историко-литературных проблем и освещение их светом положительных знаний, в том числе хотя бы и
светом социологии»**.
* Б. В. Томашевский в полемике вокруг «формального метода»/Публ. Л. Флейшмана//Slаviса hierosolymitana, 1978. Vol.
III. P. 385-386.
** Современная литература: Сб. статей. Л., 1925 С. 148-152.
Нам, разумеется, могут возразить, что люди, проводившие идеологические кампании, вряд ли
хотели, да и могли вдаваться в тонкости. Совершенно верно. И это вполне совпадает с нашим вторым
доводом. Как раз потому, что эти люди смотрели, что называется, в корень, в начале 1930-х гг. было
свернуто вообще всякое, а не только «формалистическое» изучение проблем художественной формы. А
к этому времени оно проводилось параллельно в нескольких разных направлениях. Позиции,
принципиально иные, чем, скажем, у В.Б. Шкловского и Б.М. Эйхенбаума, занимала группа
специалистов по поэтике, связанных с ГАХН (Государственной Академией Художественных Наук) и
публиковавших свои работы в сборниках «Ars poetica», «Художественная форма», в журнале
«Искусство» (М.А. Петровский, P.O. Шор, Б.И. Ярхо)*. Очевидна несводимость к «формальному
методу» деятельности в 1920-е гг. В.Я. Проппа, а также В.М. Жирмунского и В.В. Виноградова, в чьих
работах тяготение к «лингвистической поэтике» сочеталось с активным привлечением к анализу
произведения широкого идеологического и историко-культурного контекста**. Наконец, для развития