 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
236
всего совмещаются с представлением о его умиротворенности в частной жизни. Если его
жизненный путь и оказывается запрограммированным его призванием, то он видится как
ломаная линия взлетов и поражений, а не плавная линия восхождения. О. Уайльд заметил:
жизнь, чтобы быть прекрасной, должна закончиться неудачей. Для не имеющих судьбы
эпоха сама сочиняет жизненный путь, полный созвучного их таланту «узорчатого
геометризма». Начало XX в. не сомневается: профессия художника — небезопасное для
личности занятие.
«Стилистические формы поэзии суть одновременно стилистические формы личной
жизни» — так подытожил свои наблюдения о судьбах художников, рассыпанных по разным
эпохам, Г.О. Винокур.* В его новаторском произведении «Биография и культура» утвержда-
ется взгляд на личную жизнь как на своеобразную сферу творчества. Строительство самого
себя — трудный, не всякому подвластный творческий акт. Более того, в истории нередки
случаи, когда важнее оказывается именно то, каким человек был, нежели то, что ему
удалось создать. Личность Вольтера, к примеру, оказалась гораздо объемнее, чем его
творчество. «Его произведения были не самым главным, что возникало в уме при его
имени», — отмечал Б. Томашевский. Однако его человеческий масштаб, взрывчатый
темперамент, воля, упорство как нельзя лучше ассоциируются с веком Просвещения. Образ
Вольтера жив и поныне, даже если его трагедии, поэмы и трактаты оказались не самым
главным для культурной памяти.
* Винокур Г. Биография и культура. М., 1927. С 82.
Одно дело — зафиксировать взаимосвязи бытийной и творческой биографии
художника: как бы не были скрыты, они действуют контекстуально, опосредованно и
неодолимо, демонстрируя внутреннюю цельность человека творящего и человека живущего.
Другой, более сложный ракурс проблемы связан с обнаружением зависимости типов
биографии от своеобразия исторических эпох.
Как произведения искусства группируются в истории по определенным стилевым
признакам, точно так же и отдельные общности художников оказываются объединены
схожестью стиля жизни, осознания своих целей, способов самоосуществления. Несомненно,
к примеру, что художники Возрождения — это особая социальная группа, объединенная
общностью профессионального самосознания, мотивов своей деятельности не только в
искусстве, но и вне его.
Точно такой же группой, где обнаруживается относительное единство поведенческих
характеристик, цехового самосознания, предстают, скажем, художники Голландии и
Фландрии XVII в. Творчество большинства современников Рубенса, Рембрандта, Хальса
вовлекалось в условия рыночных отношений, основной корпус живописных произведений
создается уже не для меценатов или церкви, а для свободной продажи.
Следующую группу, у которой, несомненно, тоже выявляется общность жизненного
уклада, составляют немецкие писатели XVIII в. В биографиях немецких писателей этого
времени, особенно выходцев из среды мелкого бюргерства, есть одна общая черта. Это
касается и Лессинга, и Клопштока, и многих других менее известных писателей. Как
правило, этот тип писателя происходит из бюргерской семьи, достаточно бедной. Родители
отдают его в гимназию, он получает хорошее образование. Родители мечтают, чтобы их сын,
поступив в университет, впоследствии стал пастором. «Почти все крупные немецкие
писатели XVIII века — неудавшиеся пасторы, — высказывает наблюдение В.М.
Жирмунский. — Они поступают на богословский факультет, где сразу начинается конфликт
между внутренним свободолюбием и обязанностями проповедника христианской веры.
Будущий писатель бросает в конце концов богословие, лишаясь тем самым верного хлеба, на
который надеялись родители, и становится литератором».* Нередко эти недоучившиеся
пасторы, не имеющие прочного места в жизни, были вынуждены поступать воспитателями
(гофмейстерами) в семью какого-нибудь знатного дворянина. Трагедия гофмейстера,