 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
227
Психологи фиксируют тесную связь между психическими состояниями и характером.
«Психические состояния кумулируются, становятся характерными. В этом — отдаленный
эффект события жизни».* Следовательно, задача состоит в выявлении того, что представ-
ляют собой эти устойчивые состояния, возникновение которых провоцирует художественно-
творческий акт. Следующий шаг — изучение того, как повторяющиеся, константные
состояния художественного творчества приводят к «сгущению» определенных психических
признаков, делают их характерными для внутреннего устройства творца.
* Логинова Н.А. Развитие личности и ее жизненный путь//Принцип развития в
психологии. М., 1978. С. 163.
Несомненно, одно из главных состояний, сопровождающих творчество любого
художника, —
способность и потребность жить в вымышленных ролях, непрерывная
самоидентификация то с одним, то с другим персонажем. Каждый замысел, каждое
творческое увлечение довольствуются не частью внутреннего мира художника, а поглощают
его целиком, тотально. Более того, история хранит множество примеров, когда писатель,
актер, художник могли отдавать себя без остатка сразу нескольким творческим заданиям или
заниматься абсолютно несовместимыми проектами в одно и то же время, достигая при этом
исключительной убедительности в претворении противоположных замыслов и ролей.
Когда потребность безостановочного вживания становится системой, тогда она создает
своеобразную надстройку над жизнью и ставит художника в трудное положение. Он должен
последовательно переходить от действительности к вымыслу и от вымысла к
действительности, и такая смена положений, одновременное обладание сразу несколькими
формами существования вносит в его душу заметную дисгармонию. Множество
самонаблюдений художников свидетельствует об этом. Гете вспоминал, что писал «Вертера»
в каком-то забытьи и внутреннем жаре, не отличая поэтического от действительного, и
боялся прочитать свой роман, чтобы снова не впасть в то «патологическое» состояние, в
каком он его писал. Гейне считал это постоянное «переселение душ» болезненным
состоянием и говорил о необходимости особого усилия воли, чтобы положить этому конец.
Флобер, описывая нервный припадок Эммы Бовари, словно переживает его сам: он должен
открыть окно, чтобы успокоиться. Голова его как в тумане, он дрожит от возбуждения.
«Когда я описывал отравление Эммы Бовари, на самом деле ощутил во рту вкус мышьяка,
чувствовал, что отравился, дважды мне становилось не на шутку плохо, так плохо, что меня
даже вырвало».
Способность художника обитать во всяком существе — быть и мужчиной и женщиной,
влюбленным и возлюбленной, с одинаковой убедительностью достигать художественного
претворения в противоположных персонажах — порождала и множество объясняющих
теорий. В этой связи Платон выдвигал идею андрогинности как отличительный признак
души художника и условие творческого акта; Н.А. Бердяев настаивал на «исконной
бисексуальности» (понимаемой не антропологически, а космически) как условии духовной
целостности и, следовательно, творческого потенциала. Мужское начало привносит в эту
целостность Логос, порядок, женское — Природу, бессознательную стихию.
Приведенные наблюдения, несомненно, ставят перед эстетикой трудные вопросы:
можно ли за всем спектром вымышленных ролей обнаружить устойчивое ядро личности
художника, как отделить его действительную субстанцию от нарочито сотворенной им
жизни, что остается незыблемым в качестве человеческой самости художника «за вычетом»
из всех его деятельностей художественно-воображаемого, ролевого, сотворенного для
публичного восприятия?
Как известно, форма внешнего бытия всегда есть результат некоторых усилий,
стремление придать постоянно неопределенной и незаконченной внутренней жизни некий
внешний вид, в каком ее и воспринимает наблюдатель. «Жизнь отличается именно
погруженностью «я» человека в то, что не есть он сам, в чистого другого» — так