 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
6
Сегодня в области философско-исторического мышления мы наблюдаем ту же диалектику гарантии
и свободы, с какой мы столкнулись в социально-экономической и политической сферах.
Коммунистическое государство давало определенные социальные гарантии людям, но лишало их
свободы выбора. Сегодня люди получили известную свободу выбора, но ценой утраты социальных
гарантий. В философии истории действует та же дилемма:
либо та или иная глобальная историческая концепция обещает нам гарантированную историю —
ценой исключения альтернатив, а значит, и свободы исторического выбора, замененного
«непреложными закономерностями»,
либо она открывает имеющиеся в истории альтернативы, а вместе с ними и нашу свободу идти в том
или ином направлении, но ценой риска драматических ошибок, противоречий и срывов.
Именно этим переходом от гарантированной к рисковой, богатой альтернативами истории,
характеризуется современное историческое сознание. В нем совершается та же смена картины мира,
которая еще на рубеже XIX—XX вв. произошла в физике, открывшей революцию в естествознании.
Прежняя, лапласовская* картина мира подчиняла природу предельно жесткой причинно-
следственной связи, делавшей будущее во всех его формах предопределенным предшествующими
событиями (причинами). Испытывавшие некоторый комплекс неполноценности представители
социально-гуманитарного знания, пытались переносить этот жесткий детерминизм на социально-
исторический процесс. К. Маркс, О. Конт, Э. Дюркгейм, каждый по-своему заявляли о том, что
благодаря их усилиям с гуманитарным волюнтаризмом в общественных науках отныне покончено и
общественный процесс становится предсказуемым и даже количественно исчислимым.
* Лаплас П.С. (1749—1827) — французский ученый, один из корифеев классической науки, распространивший
закономерности, проявленные в уравнениях Ньютона, на всю Вселенную, превращенную таким образом в жестко
детерминированную механическую систему.
Революция в естествознании, идущая на протяжении всего XX в., ознаменовалась неуклонным
продвижением наук в одном направлении — от жесткого детерминизма к открытиям сложности,
нелинейности, непредопределенности, многовариантности. И таким образом в научном мире сложился
странный парадокс: представители естествознания, изучающие заведомо более простые объекты, давно
открыли сложность, многомерность, альтернативность исследуемых ими процессов Вселенной, а
представители социально-гуманитарного знания, на словах признающие человеческую свободу, на
методологическом уровне фактически ее отрицали, выстраивая жестко детерминистские,
одновариантные схемы общественного развития.
Сегодня этот парадокс преодолевается: в общественно-исторических науках утверждается
современная стохастическая картина мира. Речь не идет о полном тождестве естественнонаучной и
социально-философской картин мира. Сложность, нелинейность, неопределенность, альтернативность в
общественной сфере реализуются иначе, чем в неживом Космосе — через человеческую свободу.
Именно присутствие человека в истории не в качестве пассивного продукта среды и обстоятельств, а в
качестве субъекта, действующего в горизонте негарантированного и непредопределенного будущего,
делает исторический процесс многовариантным и нелинейным. Как пишет французский историк Л.
Февр, история «перестает быть надсмотрщицей над рабами, стремящейся к одной убийственной (во
всех смыслах слова) мечте: диктовать живым свою волю, будто бы переданную ей мертвыми»*.
* Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С. 37.
Из этого вытекает ряд следствий методологического характера. Коль скоро мы признаем
человеческую свободу в истории и связанные с нею возможности и риски, то философия истории
открывает свои новые жанры: вместо того, чтобы быть догматическим пророчеством о единственно
возможном будущем, она объединяет две разные формы знания, одна из которых связана с открытием
новых возможностей, новых шансов человека в истории, другая — с открытием новых опасностей,
связанных либо с косвенными эффектами и противоречиями самого прогресса, либо — с ошибочными
выборами и стратегиями. Первый тип знания может быть назван проспективным, или проективным,
второй — предостерегающим, аллармистским.
Но тем самым открывается возможность хотя бы частично реабилитировать наши субъективные
пожелания, адресованные истории. Причем эта реабилитация существенно отличается от прежних форм
исторического провиденциализма. Речь идет не о том, что историю кто-то или что-то обязывает (Бог
или непреложные закономерности) отвечать нашим чаяниям и готовить финал, соответствующий