 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
59
реформационного сдвига, уже затребованного историей. Как в обычной политике, так и в логике
Большой истории, сильный ответ состоит не в том, чтобы примкнуть к претендентам на безраздельную
гегемонию, в расчете на долю пирога, а в том, чтобы, объединившись со слабыми и потерпевшими, дать
отпор беззастенчивости гегемонов.
Эта логика принадлежит к величайшим открытиям христианства. установившего, что мир,
объединенный сильными, непрочен в материальном отношении и сомнителен в нравственном.
Нынешнему миру в конечном счете предстоит быть объединенным слабыми — теми, кто не являются
соучастниками победоносной эпопеи Запада, не входят в круг господ мира сего. В то же время — и
опыт мирового социализма это доказывает — выход не в том, чтобы просто перевернуть классовую
перспективу, поставив на место бывших угнетателей угнетенных, перехвативших у своего противника
стратегическую прометееву инициативу. В этом, собственно, и состоял ответ социализма, задумавшего
обогнать мировой капитализм на путях индустриально-технической эпопеи.
Пролетариат, как продукт Запада, не оправдал возлагаемых на него надежд: не стал носителем
большой духовной альтернативы. В целом приходится констатировать, что пролетариат вместе со всем
социалистическим миром, в конечном счете капитулировал перед потребительским обществом, этим
продуктом западного декаданса. «Пролетарии всех стран» не стали теми «нищими духом», которые
открывают новый духовный горизонт постбуржуазного, постзавоевательного и постпотребительского
типа. В формационном отношении их следует признать скорее продуктом разложения западной
цивилизации, чем носителями благой вести нового, постэкономического типа.
Итак мы можем сделать несколько выводов:
1. Глобальный мир не может быть объединен на основе однополярной гегемонистской модели, ибо
такое объединение неизбежно вызвало бы протест как несовместимое с достоинством народов, и было
бы редукционистским, объединяющим человечество и посягающим на многообразие культур.
Просвещение с легкостью оперировало понятием «человечество», ибо понимало под этим один только,
знакомый ему, европейский тип. Остальной мир воспринимался как далекая и архаичная периферия,
цивилизовать которую и призвано просвещение.
Когда вместо примитивной европоцентристской дихотомии «цивилизованность (по-европейски) или
варварство» был открыт плюрализм цивилизаций, понятие общечеловеческого единства снова
проблематизируется. Чем больше наступающий Запад злоупотребляет софизмами, выдавая
собственные ценности и интересы за общечеловеческие, тем труднее нам пробиться к подлинному
понятию общечеловеческого, ибо сами поиски в этом направлении могут ставиться под подозрение.
2. Если мир не должны и не способны (по большому счету) объединить сильные, то соответствующая
задача выпадает на долю слабых. Но слабые способны стать, и опыт пролетарских революций это
подтверждает, не меньшими редукционистами, чем сильные. Они способны объявить всю высокую
культуру «баловством пресыщенных». Принцип социального равенства вообще чрезвычайно опасен в
делах культуры, ибо включает механизм выравнивания по низшему уровню: все недоступное
пониманию самых темных ставится под подозрение, как не соответствующее принципу равенства.
Примитивы «пролетарской культуры» убедительно об этом свидетельствуют.
Самые страшные катастрофы истории имеют своим источником объединение низовой
революционаристской энергии с потребительскими ориентациями буржуазного типа. Поэтому все те,
кто мыслит объединение человечества в превращенных формах старого революционаризма, просто
поставив на место марксистского пролетариата угнетенную «мировую деревню», на самом деле готовят
ликвидацию цивилизации.
3. Здесь мы снова возвращаемся к вопросу, однажды уже решенному христианством на примере
европейского народа. Речь идет об имманентных и трансцендентных путях спасения: о Мессии,
который придет с мечом и революционным насилием освободит избранный народ, или Мессии,
который заявил: «Царство мое не от мира сего».
Исследователи подчеркивают двойственный характер еврейского мессианизма, сочетающего
имманентную концепцию освобождения, понимаемую как окончательное земное устроение и
торжество с трансцендентной устремленностью в горние выси. Трансцендентная устремленность ведет
к появлению Христа, нетерпение имманентной устремленности ведет к выдаче и распятию Христа, не
подтвердившего надежд на Царство Божие на Земле. «Духовная жизнь еврейского народа должна была
привести к явлению Христа и к распятию Христа. Христос не осуществил упований еврейского народа,
не стал земным царем и не осуществил земного царства Израиля»*.