 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
54
рожденный модерном, существует на Земле всего две-три сотни лет. Но он успел нагромоздить столько
роковых проблем, что остается неясным: будет ли он существовать завтра*.
* См.: Fourastie J. Lettre ouvert a quatre milliards d'hommes. Paris, 1970.
Человеку модерна крайне потребны культурные источники поворота к альтернативным
практикам в планетарном масштабе. Здесь изобретательности технического разума, гордого своими
завоевательными эпопеями, совершенно недостаточно. Человек рубежа II—III тысячелетий нашей эры
получил такой вызов, на который невозможно дать ответ, не прервав инерцию модерна и не отвергнув
связанные с ним стереотипы. Если перед лицом этого вызова он станет цепляться за старые установки
фаустовской культуры и еще раз возомнит себя покорителем Вселенной, природа может просто
расстаться с ним.
Не является ли катастрофическое ухудшение среды обитания, резкое сокращение озонового слоя
последним предупредительным сигналом?
Техника не в состоянии корректировать самое себя. В этом смысле всякие утопии, связывающие
желанное обновление с переходом от конвейерного производства к автоматизированному, от
промышленного общества к информационному, представляют собой наивные самообольщения
технического разума. Базой действительных изменений качественного характера может быть только
культура — если ее память не убита самонадеянной нейрохирургией технократов-модернизаторов.
Восток сегодня и является единственной, еще не расхищенной до конца кладовой культурной памяти
человечества. Здесь действует парадокс: чем более удалена та или иная культура от эпицентра
модернизации, тем больше у нее шансов на возрождение постиндустриального типа.
Если бы теория вестернизации в самом деле была состоятельной, то мы бы имели плавно
снижающуюся кривую роста от Атлантики до Тихого океана. Территориально и цивилизованно более
близкие к очагам европейского модерна Восточная Европа и Россия имели бы лучшие показатели, чем
более удаленный от Атлантики и цивилизационно ей чуждый конфуцианско-буддистский регион. На
самом деле все обстоит наоборот: страны, наиболее облученные модернизацией, с ослабленной
культурной памятью, оказались в самом безвыходном положении. Видимо, императив сохранения
культурного наследия является сегодня не менее принудительным, чем экологический императив.
Что касается Запада, то в недрах его культуры начиная с 50-х гг. происходило движение,
свидетельствующее о подготовке к новой встрече с Востоком. С одной стороны, это
многозначительный сдвиг в ориентациях и структуре потребностей в духе постматериализма и
постпотребительства. Средний класс — это излюбленное детище модерна, предмет его наибольших
упований* — на глазах стал превращаться из добропорядочного прагматика и делателя денег в
мистического романтика, грезящего Востоком, обращающегося к дзен-буддизму, йоге и другим
нетрадиционным (для Запада) духовным практикам. Это новое томление духа можно было бы списать
на стилизаторство пресыщенной потребительской культуры, если бы оно не дало толчок феномену
новых социальных движений и гражданских альтернатив, не вписывающихся в стереотипы модерна.
*Так называемая «Революция среднего класса» была провозглашена теоретиками «диффузии собственности»
связывающими со средним классом преодоления роковой политической поляризации.
Можно сказать, накануне своей победы в холодной войне Запад находился в предверии большой
духовной реформации. Его лучшие умы выступали с целой программой цивилизационной самокритики,
направленной на пересмотр тех установок и мотиваций, которыми заявил о себе миру фаустовский
человек на заре эпохи модерна ширилась социальная база реформационного движения: формировалось
целое поколение молодежи 60-х гг., отвергающее мораль успеха и явно сориентированное на
постматериальные ценности. Если бы во время этой духовной революции западных «шестидесятников»
Восток был представлен не тоталитарным коммунизмом — этой карикатурой западного же модерна, а
более адекватными ему формами материальных и духовных практик, восточническая фаза мирового
мегацикла могла бы наступить значительно раньше.
На переднем крае Востока, в СССР, в это время назревал процесс самоочищения от коммунизма. От
тоталитаризма можно было уйти двумя путями: возвратиться к собственной цивилизационной, т.е.
православно-византийской традиции (что было уже намечено русским религиозно-философским
ренессансом и всем «серебряным веком») или духовно капитулировать перед Западом. Источники
духовно-религиозного ренессанса были заглушены в результате бесчисленных чисток большевизма.
Всплеском великой русской культуры прежнего дооктябрьского типа стало замечательное явление