 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
46
сомнениями в собственной правоте и законченности, то таких счастливых провинциалов сегодня,
бесспорно, больше на Западе.
Напротив, быть незападным человеком сегодня — значит сопрягать в своем сознании, поведении
и системе ценностей автохтонную традицию и ту, что привнесена с Запада. Не-Запад сегодня сложнее
Запада не только по причине своей более древней культурной традиции и более глубокой памяти, но и
потому, что его внутренняя структура дуальна: она включает свое и чужое, подлежащее адаптации на
собственной почве. Причем это такое чужое, от которого нельзя просто отгородиться или отмахнуться,
но которое приняло характер вызова, требующего неизбежного ответа.
Причем если во времена существования Советского Союза, выступающего как
протекционистский барьер на пути проникновения атлантического Запада в не-Запад, вызов не
принимал по-настоящему тотального характера, то теперь, после крушения второго мира, он именно
таков. После своей победы в мировой холодной войне Запад требует безоговорочной капитуляции от
не-Запада. Иными словами, вызов Запада принял крайнюю, предельную форму.
Большинство конформистски мыслящих интеллектуалов восприняло этот вызов как едва ли не
завершающую фазу мировой истории. Но вместо того, чтобы останавливаться на самом этом вызове,
который в общем-то свершился и потому не содержит особых творческих загадок, гораздо
продуктивнее продумать логику возможного ответа не-Запада. Вот где таятся главные загадки
грядущего этапа истории!
Между прочим, сегодняшняя стратегия Запада состоит как раз в том, чтобы любыми путями
оттянуть ответ или хотя бы упредить его силу. На это направлена и экспансия СМИ, призванная
подорвать местные духовно-нравственные традиции, и активность религиозных сект (преимущественно
протестантских), и оплаченное усердие интеллектуалов, незаметно перешедших от критики
тоталитаризма к отрицанию собственной культурно-цивилизационной традиции.
Эти попытки предупредить ответ оппонента, которому послан вызов, свидетельствуют о
дегероизации Запада, более не находящего упоения в великих дуэлях культуры. В историософском
плане это может быть расценено как попытка «банализировать» Историю, лишив грядущую фазу ответа
должной радикальности и содержательности. Между тем, об истории можно сказать то же самое, что
сказал X. Гадамер об опытном человеке: опытный человек - не тот, который наперед знает, как ведут
себя другие, опытный человек — это принципиально адогматический человек, который по опыту
означает, что действительность другого сложнее наших предожиданий*.
* Гадамер X. Истина и метод. М.: Наука, 1988. С. 419.
Полностью элиминировать присутствие другого — значит поставить под вопрос собственную
идентичность, которая всегда является не только даром природы, но и итогом самоидентификации,
осуществляемой в столкновении с другими. Без этого идентичность не может получить статус
культурного феномена. «Подобно тому как в межчеловеческих отношениях речь идет о том, чтобы
действительно узнать другое «ты» как именно «ты», т.е. позволить ему сказать нам что-либо и суметь
услышать то, что оно говорит, в историческом познании требуется не объективистская отстраненность,
а готовность выслушать другую эпоху...».
Истинная трагедия культуры, в том числе и западной культуры после окончательной победы
Запада, состоит в резком ослаблении статуса другого в мире — того, кто выступает источником
альтернативного знания и открывает неожиданные и нетривиальные стороны бытия. «Культура, —
пишет B.C. Библер, — есть форма одновременного бытия и общения людей различных — прошлых,
настоящих и будущих — культур, форма диалога (и взаимопорождения) этих культур»*.
* Библер B.C. От наукоучения к логике культуры. М.: Наука, 1990. С. 289.
Западный тип самосознания до сих пор находится в плену монологическо-прогрессистской
концепции «снятия»: высшая фаза истории или высшая цивилизация окончательно «снимает»
предыдущие, делает их ненужными, вбирая все, что содержалось в них «действительно истинного»
(Гегель). На самом деле в таком монологическом самоупоении никакая культура в принципе жить не
может. Для развития ей необходимо инобытие другого, того кто задает ей нетривиальные вопросы и
побуждает к ответу, который и есть творчество.
Собственно культурно-историческое творчество есть не что иное, как бытие перед лицом
другого, вынуждающего и нас становиться другими. Каждый наш собеседник в культуре «абсолютно