 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
10
Пока еще не вполне ясно, что является тому настоящей причиной: неожиданное творческое
бесплодие западной цивилизации, в прошлом выступавшей пионером планетарных формационных
сдвигов, или временное помрачение сознания, связанное с головокружительным статусом победителя в
холодной войне. Как писал Н. Бердяев, «нет большего испытания, чем испытание победой. И можно
было бы сказать: горе победителям в этом мире. Есть парадокс диалектики силы и победы. Победа
предполагает силу, и нравственную силу. Но победа легко перерождает силу в насилие и уничтожает
нравственный характер силы. Все это приводит к центральной проблеме об отношении духа и силы»*.
*Бердяев Н.А. О назначение человека. М., 1993. С.308.
Статья Ф. Фукуямы «Конец истории?», провозгласившая окончательность либерального решения
для всей планеты, вовсе не является эскападой самонадеянного интеллектуала-одиночки. Она в самом
деле отражает состояние новейшего западного сознания. Не случайно вселенский «проект
модернизации», тиражируемый в бесчисленных публикациях и программах, исходит уже не из
классической исторической триады «прошлое-настоящее-будущее», а из дихотомии: архаика-
современность. Современность при этом не только отождествляет себя с нынешним Западом, т.е.
монополизируется им, но и объявляет, что отныне ей нет альтернативы: ее решения окончательны и
более не подлежат пересмотру. Поэтому всякая критика Современности (и Запада как ее воплощения)
тотчас же объявляется рецидивом архаики, реваншем сил темного прошлого.
Такая догматизация мышления представляет собой неожиданный отход от принципов классического
европеизма, связанных со способностью к решительной самокритике, а значит — с установками на
самообновление. Запад впервые отказывается брать Историю в союзники и ставит ее под подозрение.
Если такой подход окончательно возобладает на Западе, то это, несомненно, будет свидетельствовать о
кризисе данной цивилизации. Нельзя предлагать Истории игру «с нулевой суммой»: пытаться
остановить ее в целях собственной стабилизации. Запад до сих пор почти всегда поступал иначе: вместо
того, чтобы ожидать сокрушительной критики извне, он брал критическую инициативу на себя, смело
противопоставляя собственному настоящему качественно новое будущее. Эта способность к
формационной инициативе способствовала тому, что исторический процесс до сих пор шел не в форме
смены цивилизаций, а в форме смены формаций в рамках одной и той же западной цивилизации. Если
такая способность на этот раз в самом деле изменила Западу, это будет означать, что формационная
инициатива перешла к другим культурам и цивилизациям.
Надо сказать, что грех натурализма давно уже проявляется в западном пострелигиозном сознании.
Позитивистская прагматика заставляет искать пионеров прогресса в основном там, где обеспечены
наилучшие стартовые условия. Словом, исторический процесс интерпретируется в духе экстраполяции
уже сложившихся возможностей. Между тем, со времен христианства в мире известен знаменательный
парадокс: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они
утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».
В этом парадоксе содержится не только вызов христианской сострадательности сильным мира сего.
Он несет в себе заряд творческой исторической методологии: изобретает новые правила не тот, кто
выиграл, а тот кто проиграл, взыскует нового будущего и инициирует его не тот, кто доволен
настоящим, а тот, кто определенно недоволен им. Победителям выгоден статус-кво, потерпевших он не
устраивает.
Давно уже на Западе ощущается декадентская склонность передоверить историческую
ответственность безликим механизмам технико-экономического прогресса, сняв ее с человека как
«слабого звена». По-видимому, именно проигравшим технико-экономическое соревнование с Западом
предстоит вернуть человеку статус главного звена, а духовным факторам — главного источника
продуктивных исторических новаций. Если будущее постиндустриальное общество будет развиваться в
прежней техноцентричной парадигме, представляя собой ту же техническую цивилизацию, лишь на
более рафинированной технологической основе, то мировое лидерство Запада, по всей видимости,
сохранится, а исторический процесс «банализируется» в духе уже известных форм и решений. Если же,
как предупреждает теория глобальных проблем, техноцентричная парадигма развития, сформированная
Западом, грозит человечеству окончательным экологическим тупиком, то формационная стратегическая
инициатива, вероятнее всего, примет характер духовной реформации, не столько касающейся
технических средств, сколько самих целей, ценностей, смыслов деятельности. В этом случае более
вероятно, что такая инициатива будет исходить не от Запада, а от других цивилизаций, сохранивших