 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
154
оптимизм пушкинской интимной лирики тем, что поэт жил в эпоху общественного подъема, а
пессимизм интимной лирики Лермонтова – эпохой кризиса и реакции. В этом случае привлечение
контекстуальных данных ничего для анализа и понимания произведения не дает. Напротив, когда в
тематике произведения существенно важными являются конкретно-исторические аспекты, может
возникнуть необходимость обращения к историческому контексту.
Такое обращение, как правило, бывает полезно и для лучшего уяснения миросозерцания писателя, а
тем самым – проблематики и аксиоматики его произведений. Так, для понимания миросозерцания
зрелого Чехова необходимо учитывать усилившиеся во второй половине XIX в. материалистические
тенденции в философии и естественных науках, учение Толстого и полемику вокруг него, широкое
распространение в русском обществе субъективно-идеалистической философии Шопенгауэра, кризис
идеологии и практики народничества и ряд других общественно-исторических факторов. Их изучение
поможет в ряде случаев лучше понять чеховскую положительную программу в области нравственности
и принципы его эстетики. Но, с другой стороны, привлечение этого рода данных не является строго
обязательным: ведь миросозерцание Чехова вполне отразилось в его художественных созданиях, и их
вдумчивое и внимательное прочтение дает практически все необходимое для понимания чеховской
аксиоматики и проблематики.
В любом случае с привлечением контекстуальных исторических данных связан ряд опасностей, о
которых надо знать и помнить.
Во-первых, изучение самого литературного произведения нельзя подменять изучением его
исторического контекста. Художественное произведение нельзя рассматривать как иллюстрацию к
историческим процессам, утрачивая представление о его эстетической специфике. Поэтому на практике
привлечение исторического контекста должно быть чрезвычайно умеренным и ограничиваться рамками
безусловно необходимого для понимания произведения. В идеале обращение к историческим сведениям
должно возникать только тогда, когда без такого обращения тот или иной фрагмент текста невозможно
понять. Например, при чтении «Евгения Онегина» Пушкина следует, очевидно, представить себе в
общих чертах систему крепостного хозяйства, разницу между барщиной и оброком, положение
крестьянства и т.п.; при анализе «Мертвых душ» Гоголя надо знать о порядке подачи ревизских сказок,
при чтении «Мистерии-буфф» Маяковского – уметь расшифровать политические намеки и т.п. В любом
случае следует помнить, что привлечение данных исторического контекста не заменяет аналитической
работы над текстом, а является вспомогательным приемом.
Во-вторых, исторический контекст необходимо привлекать в достаточной полноте, учитывая
сложную, а иногда и пеструю структуру исторического процесса в каждый данный период. Так, при
изучении эпохи 30-х годов XIX в. совершенно недостаточно указания на то, что это была эпоха
николаевской реакции, кризиса и застоя в общественной жизни. Надо, в частности, учитывать и то, что
это была еще и эпоха восходящего развития русской культуры, представленная именами Пушкина,
Гоголя, Лермонтова, Белинского, Станкевича, Чаадаева и многих других. Эпоха 60-х годов, которую мы
привычно считаем временем расцвета революционно-демократической культуры, несла в себе и иные
начала, проявившиеся в деятельности и творчестве Каткова, Тургенева, Толстого, Достоевского, А.
Григорьева и др. Примеры подобного рода можно было бы умножить.
И разумеется, надо решительно отказаться от того стереотипа, согласно которому все великие
писатели, жившие при самодержавно-крепостническом строе, боролись против самодержавия и
крепостничества за идеалы светлого будущего.
В-третьих, в общеисторической ситуации надо видеть преимущественно те ее стороны, которые
оказывают непосредственное влияние на литературу как форму общественного сознания. Это в первую
очередь не социально-экономический базис и не политическая надстройка, к чему нередко сводится
представление об эпохе в практике преподавания, а состояние культуры и общественной мысли. Так,
для понимания творчества Достоевского важно прежде всего не то, что его эпоха приходилась на
второй этап русского освободительного движения, не кризис крепостнического строя и постепенный
переход к капиталистическим отношениям, не форма монархического правления, а полемика
западников и славянофилов, эстетические дискуссии, борьба пушкинского и гоголевского направлений,
положение религии в России и на Западе, состояние философской и богословской мысли и т.п.