 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
50
встречающемся) выражении, но если эти идеализации некоторые бравые интерпретаторы примут за
чистую монету – за саму реальность, реальности может не поздоровиться: ее будут подгонять под
теорию, противопоставляя правильную теорию «неправильной» реальности. И в этом качестве –
теории, претендующей на безошибочность и универсальность, либерализм никак не менее опасен, чем
коммунизм. Скажем даже так: в присутствии коммунизма и других альтернативных доктрин он
значительно менее опасен, чем тогда, когда удостаивается монополии и побеждает «полностью и
окончательно».
Нам остается сказать о последнем недочете номиналистически-индивидуалистического принципа в
политике. Речь идет о том, что на его основе невозможно ни выстроить теоретически, ни обеспечить
систему общего блага. Здесь мы видим еще одно удручающее сходство либерализма с марксизмом: оба
игнорируют интегративно-системную, относящуюся к общему интересу функцию политики. Для
марксистов она всего лишь поле классового противоборства, для либералов – поприще специфических
корпоративных интересов бюрократии, навязывающей свои частные интересы в качестве общественно
необходимых.
На самом деле политика есть не только процедура утверждения тех или иных групповых интересов
или процедура достижения их баланса; она есть, несомненно, и процедура открытия коллективных
интересов нации как единого организма.
Но в номиналистической парадигме такому видению единого нет места: единое понимается как
видимость, скрывающая мозаичную множественность. Специфическая дальтоника либеральной теории
как раз и связана с тем, что она не видит общего – общих целей, интересов, ценностей. Вот почему
нашей политической науке, представленной адептами западного либерализма, так трудно даются
вопросы, несомненно относящиеся к ключевым в практической политике. Президент тщетно адресуется
к политологическому сообществу, прося четко сформулировать, что собой представляет в современных
условиях национальный интерес России, национальные цели и приоритеты, национальная безопасность.
Либеральная теория прямо-таки стесняется таких «коллективистских» понятий, объявляя их либо
теоретическими химерами, либо пережитками тоталитарного сознания. Реально де существуют лишь
частные интересы, которые в политической сфере выступают как неотчуждаемые права и свободы
гражданина и гарантии личности. И поскольку либеральная теория, как, впрочем, и любая другая, не
знает процедур, посредством которых можно было бы непосредственно «привязать» к правам человека
проблемы территориальной целостности государства, его геополитические интересы, ту или иную
степень военной мощи и национальной безопасности, то все относящиеся к этому заботы она считает
надуманными.
Поэтому допустимо предположить, что в умопомрачительных потерях России как государства –
потерях территориальных, геополитических, военно-стратегических и экономических – свою долю
вины должна нести и сама либеральная теория. Здесь, как и во многих других случаях, опыт
показывает, что изъяны, связанные с дефицитом образования, подготовленности, личных способностей
политических лидеров, оказываются куда меньшими, чем изъяны, вызванные догматической слепотой и
упрямством теории. Хрущев и Брежнев были вряд ли более компетентными и образованными, чем
нынешние лидеры, но они не прошли выучку либеральной теории и потому им и в голову не пришло бы
ликвидировать систему стратегической обороны, отказаться от всех прежних союзников, раздробить и
обезоружить страну в ответ на устное обещание «принять Россию в европейский дом».
Прекраснодушие теории в одних случаях, как и ее разрушительное упрямство или жесткость в других,
способны заходить куда дальше того, до чего способны довести простая нерасторопность или
неграмотность.
В целом можно сказать, заключая: либерализм выделяется среди всех идеологий своей
специфической неадекватностью в восприятии политики как сферы общего блага и общих интересов. К
этим коллективным измерениям политики он подходит с принципиальным недоверием (как к сфере
ложных сущностей), недооценивает и третирует их. Поэтому в «школе либерализма» труднее всего
готовить политиков-государственников, восприимчивых к коллективным национальным ценностям, ко
всему тому, что выходит за рамки гедонистических интересов современной потребительской личности.
Это вовсе не значит, что западные либералы не умеют защищать свои национальные
государственные интересы. Здесь, как и во многих других случаях, действуют приемы двойного
стандарта: себе разрешается то, что объявляется предосудительным и нетерпимым применительно к
другим. В одних случаях теория выступает во всей своей педантичной строгости, в других – с
великодушной снисходительностью, оставляющей место нравам здравого смысла, привычек и запросам