 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
24
интересы этой паствы, а это в свою очередь, связано с особой близостью церкви Божественной воле. На
интерпретацию последней имеет право только церковь – всякий свободный индивидуальный дискурс о
Боге и Божьей воле изначально признавался кощунственно-профаническим. Поэтому и спасение
возможно только через церковь. Никакие личные подвиги смирения и святости не ведут человека к
спасению, если они совершаются помимо церкви как направляющего и освящающего института. Все
это означало особый тип неравенства людей, причем в вопросе, касающемся поистине самого главного:
спасения души.
Мы многого не поймем в судьбах западной церкви и истории ее раскола на католическую и
протестантскую, если не доищемся причин, почему эта монополия церковного клира на духовно-
спасательные вопросы стала вызывать растущее раздражение, завершившееся взрывом Реформации.
Дело в том, что церковный католический клир на Западе в отличие от православного клира в России,
утверждал свою причастность Божественной благодати не столько молчаливыми подвигами
аскетического смирения, сколько словоохотливой претенциозностью тех, кто ближе к Богу «по
должности» и в этом качестве имеет право наставлять и поучать остальных. Католическая церковь дала
десятки тысяч ученых педантов богословия, которые претендовали на знание высших истин и на этом
основании создавали рациональную теорию спасения: кого, за что именно и какими средствами
надлежит спасать.
За всем этим скрывались и весьма земные интересы клира – от соискания высоких ученых степеней
до торговли индульгенциями. Словом, возникла ситуация, с тех пор не раз воспроизводимая в истории:
католицизм выступал в роли «великого учения», профессиональные жрецы которого не только
пользовались привилегиями монопольного знания, но и «земными», материальными привилегиями.
Трудно сказать, что стало вызывать большее раздражение: высокомерие педантов, дерзающих заявлять
вопреки максиме христианского смирения, что в сверхтаинственной практике спасения «цели ясны,
пути определены», или их «служебные злоупотребления». Нам важно в первую очередь понять, что
восстание Лютера против папизма вовсе не было «эмансипацией» в современном гедонистическом
смысле: Лютер освобождал мирян от гнета церковного клира не для того, чтобы облегчить религиозную
аскезу верующих, а для того, чтобы преодолеть профанирование душеспасительных практик,
захватанных руками самоуверенных доктринеров папизма.
Вот главные принципы реформационного движения, сформулированные Лютером:
1. Принципиальная непознаваемость Божественной воли – кого именно и зачем Бог предопределил к
спасению. В этом отношении нет ровно никакой разницы между неграмотными пастухами и
угольщиками, с одной стороны, и целым сонмом докторов богословия – они равны в своем полном
неведении промысла Божьего.
2. Принципиальное одиночество совести, бремя которой не на кого переложить. «В решающей для
человека эпохи Реформации жизненной проблеме – вечном блаженстве – он был обречен одиноко
брести своим путем навстречу от века предначертанной ему судьбе. Никто не может ему помочь. Ни
проповедник... ни таинства... ни церковь»*.
* Вебер М. Избр. произв. М.: Прогресс, 1990. С. 142-143.
Из этого вытекали самые неприятные последствия для профессиональных теоретиков спасения –
бесчисленных докторов богословия: они попросту объявлялись ненужными. Если учесть, что речь шла
о целом классе профессионалов, сделавших свою карьеру на великом учении спасения, то мы поймем,
что в данном случае затрагивались как практические интересы и привилегии, так и сама цена с трудом
добытого профессионального «знания» – оно недвусмысленно обесценивалось.
3. Принципиальная посюсторонность и связанная с ней этика ответственной повседневности.
Молчание Бога, воля которого не может быть явлена в каких бы то ни было доктринальных
откровениях, заставляло протестанта искать подтверждение своей избранности исключительно в успехе
своих практических повседневных начинаний. Аскеза при этом не устранялась – она переносилась на
мирскую жизнь и тем самым из периодической, как у католика, становилась перманентной. Вера
протестанта запрещала монашеское избранничество с его особой «партийной» моралью. Свидетельство
нравственно-религиозной избранности не выдается как партбилет или академический диплом – оно
всегда ощущается как проблема, которую верующий решает постоянно и каждый раз заново. Тем
самым утверждался принцип индивидуального, а не коллективно-институционального
гарантированного спасения. Реабилитировался индивидуальный религиозный опыт, который не может
подменить никакая «высшая» коллективная инстанция.