 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
103
ибо восточные правители, в отличие от западных феодалов, живут в городе, а не в изолированных
замках, и там же, в городе, сосредоточены центры духовно-религиозной жизни. Просвещение не
противостоит религии, а совпадает с нею, являясь теократическим просвещением. Народ на Востоке
выстраивает свою идентичность не по этнографическому, а но религиозному принципу – как носитель
того или иного великого священного завета. (Русский народ называл себя, в соответствии с этой
традицией, православным народом.)
Одним из наиболее древних воплощений указанного восточного принципа является Ветхий Завет. В
Ветхом Завете власть выступает не в своем административно-управленческом обличий, а как мощь,
мобилизованная в мироспасательных, мессианских целях, воплощающая реванш Добра над Злом,
господство которого имеет свои исторические границы. Многие исследователи – Н.А. Бердяев, С.Н.
Булгаков, Г. П. Федотов – отмечали, что социалистический мессианизм своими корнями восходит к
ветхозаветному. «Все социальные элементы христианства завещаны ему не эллинизмом, а иудаизмом.
В пророчестве Израиля задана вечная тема социального христианства, в книгах Судий и Царств – его
политическая тема. Не подлежит сомнению, что в известный период истории Израиля царская идея
сливается с идей мессианства. Грядущий мессия – царь Израилев, из дома Давидова, воссоздатель
былой славы, осуществитель правды... Каждый правнук Давидов призван быть помазанником Божиим,
носителем правды, спасителем народа. Его корона скована не из реального золота власти и силы, а из
чаяний и символов»*.
* Федотов Г.П. Империя и свобода. Нью-Йорк, 1989. С. 205–206.
Мы теперь можем лучше прочувствовать различия между значениями слова «народ» на Востоке и на
Западе. На Западе это понятие постепенно исчезает как общность, скрепленная идеей, заменяясь
общностью светского интереса, который необходимо отстоять и от духовной цензуры церкви, и от
политической цензуры государства. Городской народ Запада – это бойкое и лукавое, расторопное
торгово-ремесленное племя, заинтересованное в ослаблении всякого рода преград, препон и
регламентов и живущее сугубо частными интересами.
Народ Востока – это скорее духовная общность, скрепленная, с одной стороны, традицией
(общностью культурной памяти), с другой – надеждой и верой в грядущее воплощение правды-
справедливости. От власти он ожидает не демобилизации и свертывания полномочий, как бюргерство
на Западе, а, напротив, постоянной мобилизованности в отстаивании хрупкого Добра перед
материально почти всегда превосходящими силами Зла. Эти силы могут воплощаться и внутренними
угнетателями, которым нравственная подслеповатость и беззаботность высшей власти развязывает
руки, и внешними поработителями. Для такого народа социальные вопросы и вопросы веры теснейшим
образом связаны, и беззастенчивость внутренних угнетателей воспринимается как результат забвения
ими нравственно-религиозных заповедей.
Это резко контрастирует с западной реальностью, где социальные и религиозные вопросы
выступают разделенными. Поэтому на Востоке государство, чтобы быть стражем социальной
справедливости, должно быть связано с вопросами веры, должно быть теократическим. Полнее всего
это теоретическое начало воплощалось, в частности, в истории Израиля, в период правления судей.
Судьи в отличие от последующих царей объединяли в себе жреческие и властно-политические
функции, т.е. воплощали не власть в административно-управленческом смысле слова, а власть совести,
облеченной политическими полномочиями.
Книга Царств (1:8) рассматривает появление института царской власти, отделенной от дел спасения,
как тяжелейшую деформацию великого принципа. Когда народ Израиля потребовал у пророка Самуила
установить принятый у других пародов институт царской власти и пророк обратился к Господу за
советом, тот ответил: «Послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они
отвергли, но отвергли меня, чтоб я не царствовал над ними». Господь, таким образом, предоставляет
послушный народ его собственной судьбе. Здесь выражен интимнейший подтекст властных практик на
Востоке: верхи заинтересованы в ослаблении веры, ибо вера связывает им руки, тогда как низам надо
держаться за веру, ибо только она поддерживает нравственную бдительность власти, призвание которой
–
не давать сильным распоясаться и глумиться над слабыми.
Эта диалектика веры и свободомыслия вовсе не принадлежит ветхозаветному прошлому. Мы
столкнулись с нею совсем недавно, в дни крушения коммунистического режима. Когда либеральная
критика коммунистической веры развернулась вовсю, у нее нашелся странный союзник – сама
коммунистическая номенклатура, ставшая адептом самой крайней «деидеологизации» и крайнего