 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
157
и предстает теперь не как результат действия социальных сил, а как свойство человеческой
природы — и как таковой не заслуживает специального рассмотрения.
Таким образом (я продолжаю говорить от имени своего воображаемого оппонента), если
выделить или идентифицировать "экономическое" поведение в чистом виде не удается, то
это еще ничего не значит. Оно все равно существует и воплощается в каждом принятом
решении независимо от того, как эти решения называть — социологическими,
политическими или экономическими. Иными словами, большинство, если не все
человеческие действия можно объяснить в терминах единой логики, которая накладывает на
них свой универсальный отпечаток — отпечаток расчета и оптимального выбора, который и
есть "экономика". С этой точки зрения экономика не есть какое-то особое множество
поведений, но внутренний поведенческий принцип. Это образ мышления, который нетрудно
обнаружить даже там, где все на первый взгляд подчинено лишь социальным и
политическим факторам; он пронизывает все стороны общественной жизни. Если вновь
повторить слова Хиршлайфера, "экономическая теория обязана своими возможностями
захвата чужих территорий тому, что используемые ею аналитические категории
—
ограниченность ресурсов, издержки, предпочтения, выбор — являются по сфере своего
применения подлинно универсальными понятиями".
Но верно ли, что за решениями любого рода стоит логика выбора? Идея о том, что
организующая сила, управляющая человеческим поведением, заключается в расчете на
собственную выгоду, имеет веские права на нашу симпатию. Адам Смит называл это
стремлением "улучшить свое положение" и утверждал, что подобный расчет, как правило,
сопровождает нас на протяжении всей жизни, а благодаря смягчению некоторых требований
теории максимизации полезности современным экономистам удалось подвести под нее
широкий спектр альтруистических и социально ориентированных типов поведения.*
* См.: Смит, 1962. С. 253. По поводу "гуманизации" теории выбора см.: Frank, 1988.
Детальный разбор этого подхода дается в работе (Evensky, 1990).
Трудность с неоклассической концепцией теории выбора заключается не в подобных
интерпретациях общего социального императива собственной выгоды, не выходящих за
рамки здравого смысла. Она связана скорее с теми формальными постулатами, которые нео-
классические теоретики выдвигают в качестве аксиоматических основ экономической
теории. В своем современном виде теория максимизации полезности утверждает, что
получить оптимальный результат можно только при условии, что рациональный выбор
может быть полностью реализован — то есть в ситуациях, правдоподобие которых по
меньшей мере сомнительно, вспомним, например, знаменитое, лежащее в основе
неоклассической теории условие бесконечного множества рынков, которые должны
обеспечить экономического агента всеми необходимыми альтернативами.*
* См. обсуждение этой проблемы Фрэнком Хэном (Frank Hahn) в журнале The Public
Interest. Special Issue, n.. d., 1980. P. 132.
На самом деле в связи с идеей о преобладающем образе мышления как источнике
общественной самодисциплины возникают две основные проблемы. В своей
"универсальной" неоклассической форме эта теория применима только тогда, когда
выполняются условия совершенной рациональности выбора. Уже одно это говорит о непри-
годности этой идеи в ситуациях реальной жизни. Но даже если допустить, что совершенную
рациональность удалось обеспечить, возникает другая проблема: теория превращается в
тавтологию и мы сталкиваемся с проблемой всех тавтологий, а именно с отсутствием в ней
конструктивного начала. Какое бы поведение ни возникло в условиях, где правит
совершенная рациональность это поведение, по определению обязано быть оптимальным.
Тем самым "логика выбора" согласуется с любым таким поведением и никакому поведению