 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
320
но и социально вредна, поскольку стремится подменить действующее право меняющимся идеалом.
Шершеневич доказывал опасность дуализма — "исторически сложившегося права и умопостигаемого".
Противопоставление действующего права и права "идеального" ведет, по его мнению, к удвоению
правового порядка, смешению права с другими социальными нормами.
Понятие права Шершеневич строго отграничивал от понятия нравственности. Выступая против
деления норм нравственности на индивидуальные и социальные, он утверждал, что нормы
нравственности всегда имеют социальный характер, поскольку они определяют требования общества к
человеку. Нравственное поведение обусловливается, по его учению, социальным авторитетом; на этом
основании Шершеневич полемизировал с Кантом, утверждая, что нравственный закон не в нас, а вне
нас (как и "звездное небо"). Абсолютной и неизменной нравственности не существует, все
нравственные понятия относительны и исторически обусловлены. "Что общего между ветхозаветным
принципом возмездия и новозаветным началом прощения врагам?" — Шершеневич утверждал, что
критерий нравственности находится не в самом поведении человека, а в отношении поведения к чему-
либо; таким формальным моментом изучения нравственности должны стать общественная полезность
действий и "запрет действий, которые, по данным опыта, угрожают обществу вредом". Только в этом
"благополучии значительного большинства членов общества", писал Шершеневич, следуя Бентаму,
"совпадают нравственные представления разных народов в разное время".
Шершеневич полагал, что принудительный характер права не позволяет относить к нормам права
конституционное, каноническое и международное право.
Нормы права выражают требования, обращенные государственной властью к подчиненным ей
лицам, поэтому, отмечал ученый, "правила, определяющие устройство и деятельность самой
государственной власти", т.е. конституция, не может иметь правового характера. "Писаная конституция
есть фиксирование общественного взгляда на взаимное отношение элементов государственной
власти..." Те, кто думает, что писаная конституция способна "точно определить образ действия власти",
отмечал Шершеневич, глубоко ошибается, но их "ошибка не в том, что писаную конституцию считают
силой, а в том, что ее признают правом и ожидают от нее тех гарантий, какие связаны с правом, тогда
как она может дать только гарантии, какие заключаются в общественном мнении". Шершеневич
утверждал, что государственная власть не может быть подчинена праву, потому что "требование,
обращенное к самому себе под угрозою, не имеет никакого значения". Действия государственной
власти находятся всецело под санкцией общественного мнения, т.е. в сфере морали.
Церковные каноны тоже не могут иметь правового характера, так как они исходят не от государства,
а от церкви, регламентируют внутренние отношения среди членов церкви и поддерживаются не
правовой, а религиозной санкцией.
Правовой характер не могут носить и те правила, которыми определяются взаимные отношения
государств. Правила международного общения, по убеждению Шершеневича, поддерживаются только
силой международного общественного мнения, которое не обладает свойствами организованного
принуждения.
Шершеневич писал, что государство является источником права. Согласно его концепции,
государство есть явление первичное, а право — вторичное. На этом основании он выступал с критикой
идеи правовой связанности государства им же самим созданным правом, которой придерживались
Еллинек, Дюги, Штаммлер и другие теоретики. Теория правового государства, утверждал Шершеневич,
не имеет теоретического обоснования и практического значения.
"Дело не в том, чтобы связать государство правовыми нитками подобно тому, как лилипуты связали
Гулливера. Вопрос в том, как организовать власть так, чтобы невозможен был или был доведен до
минимума конфликт между правом, исходящим от властвующих, и нравственными убеждениями
подвластных". Государство, согласно Шершеневичу, предшествует праву и исторически и логически.
"Для признания за нормами правового характера необходимо организованное принуждение, которое
только и способно отличить нормы права от всех иных социальных норм и которое может исходить
только от государства". Однако, размышлял ученый, не санкционируется ли таким образом произвол
властей?
Шершеневич всецело разделял положение Иеринга о том, что "право есть хорошо понимаемая
политика силы". Эту идею самоограничения власти Шершеневич развивал как противовес теории
правового государства. Он говорил о политике фактического самоограничения государственной власти,
которая в своих же собственных интересах устанавливает границы возможному произволу со стороны
должностных лиц и государственных органов.