 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
243
его мнению, не должно вмешиваться в промышленную деятельность, ибо оно ведет коммерческие дела
"хуже и дороже, чем мы сами". Он высказывается против цехов и всякой вообще регламентации
хозяйственной деятельности — "системы столь же несправедливой, как и абсурдной, абсурдной потому,
что она создает препятствия для конкуренции, наиболее надежного средства совершенствования всех
промыслов". Констан возражал и против законодательной регламентации заработной платы рабочих,
называя такую регламентацию возмутительным насилием, бесполезным к тому же: К чему регламенты,
когда природа вещей лишит закон действия и силы?"
Вслед за буржуазными экономистами той эпохи Констан утверждал, что безработица и конкуренция
между рабочими позволяют предпринимателям снижать заработную плату, а это ведет к обилию
недорогих товаров, от чего выигрывает общество в целом: "Разве конкуренция не низводит стоимость
труда на самый низкий уровень, какой только совместим с поддержанием физического существования?"
В обществе, где у наемных рабочих еще не было собственных организаций, способных бороться с
промышленниками за сколько-нибудь сносные условия труда и заработной платы, такая защита
промышленной свободы, которую Констан считал одной из главных свобод, была оправданием
коммерческого духа, по сути дела, апологией развивающегося во Франции капитализма.
Но Констан защищал и другие свободы — мнений, совести, печати, собраний, петиций, организаций,
передвижений и др. "В течение сорока лет, — писал он в конце жизни, — я защищал один и тот же
принцип — свободу во всем: в религии, философии, в литературе, в промышленности, в политике..."
Полное определение свободы, данное Констаном в его "Курсе конституционной политики", стало
классическим понятием либерализма. "Современная свобода, — писал Бенжамен Констан, — означает
право каждого индивида подчиняться только законам, а также его право не быть арестованным либо
задержанным, либо подвергнутым другому наказанию в результате произвола равного ему индивида.
Свобода также означает право каждого выражать свое мнение, выбирать себе профессию и работать в
соответствии с ней, обладать собственностью и даже уничтожать ее, менять свое место жительства без
получения на это какого-либо разрешения и без уведомления о мотивах таких передвижений. Свобода
означает также право объединяться с другими индивидами либо для защиты общих интересов, либо для
отправления богослужения по тому обряду, который они сами себе выберут, либо просто для того,
чтобы вместе проводить время тем или иным образом. Наконец, свобода означает право каждого
индивида влиять на управление государством — либо посредством выбора некоторых или всех
должностных лиц, либо посредством внесения протестов, петиций и требований, более или менее
обязывающих власти считаться с мнением общества".
Констана тревожит не только возможность посягательства
на
свободы индивида со стороны
монархического государства; не меньшую опасность для свободы он усматривает в революционных
теориях народного суверенитета. "Под свободой, — писал Констан, — я разумею торжество личности
над властью, желающей управлять посредством насилия, и над массами, предъявляющими со стороны
большинства право на подчинение себе меньшинства".
Констан подверг критике теорию Руссо и других сторонников народного суверенитета, которые,
следуя древним, отождествили свободу с властью.
Констан называл тончайшую диалектику "Общественного договора" оружием тирании, но
сдержанно отзывался о "схоластических догматах Руссо и их пагубном влиянии", не желая
присоединяться к "целой когорте посредственностей, пытающихся создать себе сиюминутную славу",
клеймя позором смелые истины, которые все же имеются в сочинениях Руссо. Тем с большей яростью
Констан порицал политико-правовые идеи аббата Мабли, о котором писал: "Его можно рассматривать
как представителя обширного класса демагогов с добрыми или дурными намерениями, которые с
высокой трибуны и в своих клубных выступлениях или памфлетах говорят о суверенитете народа с
целью полностью подчинить себе граждан, а также о свободном народе — с целью превратить каждого
индивида в раба... Во всех своих работах он выражает сожаление, что закону подвластны одни только
действия, — ему хотелось бы, чтобы закону подчинялись также и мысли, и самые мимолетные чувства;
чтобы закон без устали преследовал человека, не оставляя ему ни малейшего укрытия от своего
всевластия... Он ненавидел личную свободу, как ненавидят личного врага... Этот философ приходил в
восторг от египтян, поскольку, как он сам говорил, у них все было подчинено закону, вплоть до отдыха,
вплоть до потребностей; все покорялось владычеству законодателя, все минуты были заняты
выполнением каких-то обязанностей... Работа де Мабли "О законодательстве или о принципах законов"
(1776), — заключал Констан, — представляет собой наиболее полный из всех, какие только можно
вообразить, кодекс деспотизма".