 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
33
прежних норм и форм в новых условиях возникали институты иного, более совершенного и развитого
типа, - они соответствовали укрупнявшейся и усложнявшейся социально-административной структуре
протогосударства. О каких новых институтах идет речь?
В нашей стране, где менталитет XX в, воспитан на идеях марксизма, было еще сравнительно недавно
твердо принято считать, что институтами, приходившими на смену первобытной общине, были
институты классово-антагонистического общества, основанного на частной собственности и делении
населения на классы прежде всего по признаку отношения к этой собственности (имущие и неимущие).
Такого рода схоластическая презумпция привела к жесткому постулату, согласно которому все древние
общества должны были быть так называемыми рабовладельческими с характерными именно для них
антагонистическими классами рабовладельцев и рабов. В истматовском варианте XX в. эта идея
марксизма превратилась в догму, была доведена до абсурда, несмотря на то, что сам Маркс был много
более сдержан в этом смысле: в его схеме всемирной истории наряду с рабовладельческой (античной)
формацией существовал, как о том упоминалось, и «азиатский» способ производства, характерный для
Востока и отличавшийся от античного и иных европейских способов производства тем, что в восточных
структурах не было частной собственности и классов, а альтернативой господствующему классу было
само государство в лице организованного им аппарата власти.
В отличие от Гегеля, делавшего акцент на проблемы именно власти, причем в ее наиболее жесткой из
известных человечеству до XX в. форме восточной деспотии, Маркс выдвигал на передний план
собственность, говоря о верховной собственности государства на Востоке. Но что это такое - хотя бы с
точки зрения главного для Маркса политэкономического критерия? Это собственность или все-таки
власть? Сам Маркс, как то явствует из приводившейся выше цитаты, склонен был идентифицировать
верховную собственность и государственный суверенитет. Однако до логического конца эта
идентификация в его трудах доведена не была. Больше того, сама идея верховной собственности была
подвергнута сомнению рядом авторитетных историков-марксистов
- факт достаточно редкий, чтобы
оставить его без внимания. Так что же все-таки первично в изучаемой нами структуре - деспотизм,
беспредел власти или собственность, пусть даже не частная?
Ответ на этот кардинальный вопрос упирается в анализ группы проблем, связанных с оценкой роли
институтов власти и собственности в ранних политических структурах, генетически и функционально
родственных классическим восточным, стадиально предшествовавших именно им, лежавших в основе
восточного деспотизма по Гегелю и «азиатского» способа производства по Марксу. Остановимся кратко
на этих проблемах.
Что касается власти, то об этом понятии уже шла речь как в теоретическом плане (со ссылкой на М.
Вебера), так и в сугубо историческом: восходившая к древнейшей и абсолютно преобладающей системе
социальных ценностей триада престиж - авторитет - власть привела со временем к сложению
авторитарного института наследственной власти сакрализованного вождя-царя в протогосударствах.
Это было повсюду, включая и предантичную Грецию с ее царями, столь поэтично воспетыми великим
Гомером и так хорошо известными по классической греческой мифологии. На Востоке власть такого
типа достаточно быстро - в отличие от античной Греции - трансформировалась в деспотическую, хотя
не везде одинаково ярко выраженную. Главной причиной этого было отсутствие здесь развитого
рыночно-частнособственнического хозяйства, сыгравшего решающую роль в той социальной мутации,
которую пережила античная Греция. Деспотизм как форма власти, а если взглянуть глубже, то как
генеральная структура общества, возникает там, где нет той самой частной собственности, об
обязательном наличии которой, не признавая исключений или хотя бы вариантов, твердила долгие годы
абсолютно господствовавшая у нас истматовская схема. Иными словами, деспотизм присущ
структурам, где нет собственников. Но это те самые структуры, которые возникали на базе
первобытности.
Во всех обществах, о которых выше уже шла речь (кроме античного, отличавшегося от них), понятия
о собственности вообще, тем более о частной собственности, просто не существовало. Специалисты,
исследующие такие структуры, используют для их характеристики понятия «коллективная»,
«общинная» «племенная» собственность и т.п., сознавая всю условность этих понятий. Дело в том, что
понятие о собственности в коллективах собирателей, кочевников или общинных земледельцев
сводилось прежде всего к представлению о праве на ресурсы, которые считались принадлежавшими
данной группе и использовались ее членами в процессе их хозяйственной деятельности. Собственно,
иначе и быть не могло в те времена и в тех условиях жизни. Основа отношений к ресурсам, от
обладания которыми зависело существование коллектива, реализовывалась, таким образом, в терминах