 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
260
деление не совпадает с чисто племенным.
Когда земля из владения рода переходит в индивидуальное пользование, возникает неравенство в ее
распределении: родовая аристократия забирает лучшие и большие участки, владение которыми
переходит по наследству; завоевания выдвигают смену начальников: родовая знать уступает военной
власти, которая постепенно становится также наследственной¹.
1
'То же относится и к тем случаям, когда (как на Востоке) основой экономики является не земледелие, а скотоводство,
где пастбища заменяют земли.
У средневековых варваров рабство не доходит до степени развития античного рабства и не образует
особой формации. Рабы, появившиеся в результате набегов и завоеваний, наряду со свободными
людьми, не относящимися ни к родовой, ни к военной знати, получали земельные наделы, – так
получался зависимый класс крестьян, противопоставленный имущему классу землевладельцев.
Производственные отношения этих двух классов выражаются в докапиталистической земельной
ренте, которая выплачивалась либо отработкой на господской земле, либо натурой, либо, позднее,
деньгами.
Население, среднее по своему положению, рассеивалось: одни переходили в крестьянство и
попадали в указанную выше зависимость, другие становились дружиной, военной силой, получавшей
за военную службу бенефиции, т. е. наградные земли.
Так возникает иерархический феодальный строй, где каждое звено – вассал по отношению к
вышестоящему сеньору и сеньор по отношению к нижестоящему вассалу, в конечном счете,
бесправному крестьянину, который имел только повинности, но благодаря личной собственности мог
быть инициативнее прежнего раба.
В. И. Ленин, оспаривая понимание народниками исторического процесса, писал: «Если можно было
говорить о родовом быте в древней Руси, то несомненно, уже в средние века, в эпоху московского
царства, этих родовых связей уже не существовало, т. е. государство основывалось на союзах совсем не
родовых, а местных: помещики и монастыри принимали к себе крестьян из различных мест, и общины,
составлявшиеся таким образом, были чисто территориальными союзами. Однако о национальных
связях в собственном смысле слова едва ли можно было говорить в то время... Только новый период
русской истории (примерно с 17 века) характеризуется действительно фактическим слиянием всех
таких областей, земель и княжеств в одно целое»¹.
1
Л е н и н В. И. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов // Сочинения. 5-е изд. Т. 1. С.
153–154.
Средневековые государства были разного типа. В раннем средневековье, когда феодальные
отношения только еще намечались, уровень производительных сил был низок, деревня и город мало
различались и господствовало натуральное хозяйство, возникают варварские, или, как их называл
Маркс, «готические империи», «составленные из лоскутьев», «несообразные, нескладные и
скороспелые», которые тем не менее сыграли очень важную историческую роль.
«Готические империи» пестры по своему составу – племенному и языковому, и все эти разнородные
элементы слабо связаны лишь военными нуждами; смерть или убийство верховного князя ведет либо к
распаду всего целого (судьба империи Карла Великого), либо к перегруппировкам его составных частей
(судьба империи Олега, Святослава, Владимира и Ярослава Мудрого в Киевской Руси).
Усиление каждого удела (иди феода), с одной стороны, содействует процветанию, но, с другой
стороны, таит в себе и гибель этой формации, так как уделы становятся сами как бы мелкими
государствами, враждующими между собой и за верховную власть. Усиление экономического
могущества и власти отдельных феодалов раздробляло и ослабляло государство в целом.
В этот период складываются поместно-территориальные диалекты из разных подплеменных наречий.
Эти диалекты в пределах данного государства (французские patois, немецкие Mundarten, русские
«говоры») могут быть и ближе и дальше друг от друга, в зависимости от степени феодальной
раздробленности и обособленности отдельных областей, а также от влияния различных субстратов в
связи со смещением населения.
Так, еще Ломоносов отмечал: «Народ российский, по великому пространству обитающий, невзирая
на дальнее расстояние, говорит повсюду вразумительным друг другу языком в городах и селах.
Напротив того, в некоторых других государствах, например в Германии, баварский крестьянин мало
разумеет меклен-бургского или бранденбургский швабского, хотя все того же немецкого народа»¹.