 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
106
культурную стабильность и тем самым уровень эмоционального комфорта. Традиция в
семье имеет особый статус: она соединяет личное с общественным. С одной стороны,
важными (особенно для младших членов семьи) становится чисто семейные ритуалы и
обычаи: например, скажем, то, как из года в год отмечаются дни рождения членов
семьи — для одного из них обязателен яблочный пирог, для другого — пикник на даче,
для третьего — костер и печеная картошка и т.п. Таких праздников в семье ждут, к ним
специально готовятся, и сама их повторяемость как бы служит залогом неизменного
бытия, стабильности жизни. (Мы специально ограничились здесь на обрядах и
ритуалах праздников, потому что в них указанная тенденция проявляется наиболее
отчетливо.)
Наряду с традициями, принадлежащими лишь узкому кругу семьи, существует и
причастность ее членов к общественным, более широким ритуалам, и здесь уже вполне
выявляется ценностная система, присущая тому или иному «малому социуму».
Например, в одной семье праздник Пасхи воспринимается как высоко-торжественное
событие, требующее очень строгого следования ритуалу и традиции, а, скажем, дата 7
ноября вообще игнорируется. Для другой семьи выходные дни начала мая — лишь
удобный повод выпить и закусить, съездить на дачу или сделать что-нибудь нужное по
дому, а для иных это серьезная традиция, которую надо определенным образом
оформить: посмотреть парад на Красной площади, принять участие в демонстрации и
т.п.
Из приведенных примеров ясно, что поведение членов семьи в данных случаях
диктуется теми ценностями, которые в ней господствуют. Не менее ясно и то, что
следование этим традициям создает определенную идейно-эмоциональную
«наследственность» у подрастающего поколения, да и для более старших является
фактором стабильности, что, как известно, повышает эмоциональный комфорт.
Вообще, по-видимому, в современной России осталось лишь два поистине
общенародных праздника — День Победы и Новый год.
У семьи есть еще одна весьма существенная функция: обыкновенно именно в
семье человек обретает национальное самосознание. С самого раннего возраста из
многих повторяющихся мелочей быта, из разговоров старших, из тех или иных
обрядов, из чтения книг и т.п. у ребенка постепенно развивается чувство национальной
принадлежности, и обыкновенно уже в период отрочества он вполне осознанно
ощущает себя русским, грузином, китайцем и т.д. Для этого, собственно, не надо
прилагать никаких целенаправленных усилий: сама атмосфера в семье определяет и
поддерживает чувство национального самосознания. В «Евгении Онегине» Пушкина
Татьяна рано полюбила иностранные романы, но все-таки была «русскою душою»,
хотя и «сама не зная почему». А как же ей не быть русской душою, если воспитывалась
она в патриархальной русской семье, гадала вместе со всеми (в том числе и
крепостными девушками, которые ей социально не ровня, но тоже русские), незаметно
для себя включала в сферу ценностей мораль и нравственные установки, традиционно
характерные для русской национальной психологии, наконец, делилась своими
задушевными мыслями с няней — простой русской женщиной. К этому надо прибавить
еще и то, что Татьяна была исключительно отзывчива к красоте именно русского
пейзажа («Она любила на балконе/ Предупреждать зари восход...»), а это — очень
мощное средство обретения национального самосознания (кстати, механизм этого
культурного процесса пока еще недостаточно выяснен). Вообще, воспитание
национального самосознания может иметь разные и часто неосознанные формы: так,
донской казак невольно учит сына любить степь и ее простор; в средней полосе России
ребенок невольно приучается к лесу; в других регионах — к морю, горам т.п. Именно