 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
195
Интересно, что и теоретики искусства западного средневековья, в частности Фома
Аквинский, тоже отмечали этот парадокс: адекватное восприятие замысла иконописца
становится наиболее полным в лучах живого языческого сознания. «Благо, отыскиваемое ис-
кусством, не есть благо человеческой воли или пожелательной способности, но благо самих
вещей, сделанных или продуцированных искусством. По этой причине искусство не
предполагает правильности пожелания», — отмечал Фома Аквинский. Здесь фиксируются
иные корни, из которых вырастает художественное совершенство.
Показательно, что чем большую биографию набирает религиозное искусство, тем
большее число правил и канонов регламентируют его создание. Это вполне объяснимо:
когда рядом с религиозным художественным творчеством набирает силу самостоятельная
светская художественная традиция, тогда возникает потребность отмежеваться от нее. В
России этот процесс пришелся на середину XVII в. — время, отмеченное переломом в
ментальности, тенденцией к «обмирщению» искусства. Относительно многих церковных
новшеств, вторгшихся в русские храмы в середине XVII столетия, протопоп Аввакум
высказывал упреки: «Старые, добрые изографы писали не так подобие святых. Лицо и руки,
и все чувства оттончали, измождали от поста и труда и всякия скорби. А вы ныне подобие их
изменили, пишите таковых же, каковы сами».
Вторжение в иконопись реалистических моментов, нарушивших ее духовную
символику, осуждалось («власы кудрявые, руки и мышцы толстыя»). Подобные упреки
высказывались и в адрес певцов-исполнителей. «Театральные певцы не знают музыки», —
отмечает Аввакум, — надо забыть, что голос у тебя хороший, не впадать в самолюбование, а
думать, как посредством интонирования выразить неземную сущность. В период, когда
традиции религиозного искусства пришли в соприкосновение с ориентациями светского
художественного творчества, возник сложный узел проблем. Как рассчитать, чтобы зритель
ощущал теплый свет иконы, и в то же время, чтобы это был свет духовности, а не
чувственности. Главное положение, варьировавшееся в теориях разных богословов,
сводилось к идее: неприлично наслаждаться искусством самим по себе, а тем более
искусством, которое будит чувственное смятение. «Художественное вдохновение, — писал в
конце XIX в. иеромонах Домиан, — далеко не всегда соответствует прямому смыслу взятого
предмета, насчет которого бывают возможны самые странные недоразумения». Однако эти
«странные недоразумения» и отличают природу художественного переживания.
Усиление каноничности религиозного искусства в XVIII и XIX вв. было призвано
затормозить обмирщение искусства. В богословской литературе широко обсуждается,
насколько правильно и точно передают те или иные иконописцы образы и смысл
вероучения, какой должна быть система выразительных средств, чтобы соответствовать
этому смыслу. Парадокс состоял в том, что для сохранения произведениями религиозного и
церковного искусства художественного воздействия им было необходимо подчиняться
общеэстетическим законам, т.е. законам эволюции приемов художественной вы-
разительности, потребности соответствовать изменяющемуся характеру восприятия и
мышления.
Если проследить историю церковной музыки и живописи, то можно заметить, как
трудно эта музыка и живопись адаптировали новые способы художественного выражения.
Пример тому — непростое вхождение в культовый обиход религиозных произведений таких
выдающихся композиторов, как П.И. Чайковский и С.В. Рахманинов. Как известно, по
поводу «Литургии» П.И. Чайковского уже в момент ее опубликования в издательстве П.И.
Юргенсона возникло судебное разбирательство, так как руководитель придворной капеллы
Н.И. Бахметьев запретил ее к исполнению в храмах. Критики отмечали неприемлемость
«излишне аффектированного» музыкального строя, авторской эмоциональности, теснящей
каноны. «Если ни один священник не позволит себе вместо церковно-славянского текста
молитвы Ефрема Сирина прочесть стихотворное переложение ее, сделанное Пушкиным, то
непонятно, почему продолжение той же логической мысли не приводит этого священника к
протесту, когда он слышит с клироса мелодии, близкие к мелодиям «Пиковой дамы», —