 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
117
предъявляли требования о возврате их под предлогом того, что они остаются ее полноправными
квиритскими собственниками, претор стал закреплять такие вещи в имуществе (in bonis – откуда и
название) приобретателя, давая ему полную собственническую защиту, не дожидаясь истечения сроков
давности. Такой новый институт нашел себе широкое применение везде, где требовалось отстоять
интересы правовой справедливости перед лицом юридического формализма. Хотя в некоторых
отношениях права преторского собственника были уже, чем квиритского: он не мог
в дальнейшем
передавать вещь в законных квиритских формах отчуждения, не мог оформить на нее легат, бывшие в
преторской собственности рабы после освобождения не становились римскими гражданами, а только
латинами.
Как особый институт преторская собственность сохранилась до VI в., когда была слита с квиритской
в единую; тогда же окончательно были аннулированы историческое деление вещей на манципируемые
и неманципируемые и многие другие архаические институты частного права.
Обязательственное право.
В раннем римском праве обязательственные отношения основывались главным образом на
последствиях причинения ущерба одним лицом другому – деликтах. Традиционно они мало
отличались от требований уголовно-правового характера. В том числе и потому, что в качестве
деликтов рассматривались посягательства на личность и ее права, даже неимущественного характера.
Одним из важнейших посягательств на права личности была инюрия (iniuria – «противное
праву»); под этим наименованием объединялись самые разные действия: от физического
надругательства, избиения, до словесного оскорбления или даже просто распространения порочащих
сведений. К личному оскорблению приравнивались и оскорбления, нанесенные членам фамилии,
клиентам, в особых случаях даже рабам. Законы XII Таблиц установили за конкретные посягательства
денежные возмещения по определенной таксе. Но уже к III в. до н. э. древние компенсации оказались
иллюзорными вследствие падения цены денег. Поэтому в преторском праве сложился иной подход,
согласно которому претор разрешал обиженному самому оценивать размер требуемой компенсации,
исходя из положения ответчика, собственного статуса, от того, где и как была нанесена обида, получила
она или нет общественное значение и т. п.
Таким же отходом от архаического формализма характеризовалось развитие обязательств, связанных
с другим распространенным правонарушением –
неправомерным повреждением
чужих вещей. На место жестко установленных компенсаций (как правило, связанных только со
стоимостью единично поврежденной вещи) пришло комплексное исчисление убытков. Поворотным
пунктом здесь стал закон Аквилия (начало III в. до н. э.). В нем было установлено, что причинитель
ущерба несет ответственность не только за прямые убытки (например, возмещает рыночную цену
убитой
им лошади), но и за косвенные (связанные с последствиями убытков для хозяйства), что он
несет ответственность не только в случае умышленно нанесенного вреда, но и за неосторожный. Закон
Аквилия стал основой для всего последующего правоприменения в случаях причинения ущерба.
Позднее преторское право, и особенно римская юриспруденция, приняли еще более расширенное
истолкование этого закона и вводимых
им последствий: виновным стало рассматриваться не только
всякое противоправное телесное воздействие на вещи другого, повлекшее убытки (как прямо следовало
из закона), но и вообще любое, хотя бы и нетелесное воздействие на вещь, ставшее причиной ее
повреждений или уничтожения.
Основным источником договорных обязательств долгое время оставалось строго формальное
обещание – sponsio. К III в. до н. э. из достаточно жесткой спонсии выработалась новая форма –
стипуляция (stipulatio
– «выговариваю условие, обещаю»). Внешне она представляла такой же
устный обмен торжественными словами, но ими уже можно было закрепить самые разные сделки,
самые разные отношения между лицами, обменивающимися стипуляционными обещаниями.
Стипуляция могла и прикрывать иные юридические обязанности и действия: достаточно было
произнести обязывающие слова. С течением времени в коммерческих отношениях закрепился принцип,
по которому для действительности обязательства уже недостаточно устных обещаний, необходимо,
чтобы была реально передана вещь. Такие новые, реальные договоры к I в. до н. э.
получили признание в праве. Теперь при спорах по поводу займа, ссуды, отдачи на хранение самым
важным было привести доказательства передачи вещи – и факт этой передачи порождал обязательства.
К концу III в. до н. э. под влиянием греческого права получают признание договоры, для вступления в
силу которых признавалось достаточным достичь простого и неформального соглашения –