 |
 |
 |
 |
|
 |
 |
42
ослабление этой способности. Тотально секуляризированный человек — это существо, жертвующее
родовым ради индивидуального, долгосрочными интересами — ради сиюминутного успеха.
Как только человек разучился жить долговременными родовыми целями, рождается европейский
технологический миф. В технике видят способ реализации стратегии краткосрочного успеха, при жизни
данного поколения. Чем слабее способности к аскезе и жертвенности, тем больше надежд возлагается
на технику. Технический прогресс — это осуществление социального заказа потребительско-
гедонистического общества. В качестве потерпевшего, на которого возлагается расплата за эту
стратегию быстрого успеха, выступает природа: техника угождает прихотям человека, уничтожая
природу. Экологические преступления — не случайная девиация, они заложены в самой
мотивационной структуре потребительской личности.
2.5. Утопия прогрессизма и ее альтернативы
Другой разновидностью техники, сокращающей сроки удовлетворения желаний, является
прогрессизм. Он является разновидностью машинного мифа эпохи модерн: мифа об истории как
машине времени, которую можно ускорить, приблизив час удовлетворения наших чаяний.
Все инициаторы революционных переворотов, эпохальных сдвигов, крутых исторических
перемен, соблазняют народы мифом ускорения — обещанием перевести машину времени на
чрезвычайные обороты, приближающие установление «золотого века» к сроку жизни сегодняшнего
поколения. Чем дальше заходит процесс секуляризации и утраты аскезы — тем больше надежд
возлагается на историю. Секуляризированный человек заключает мефистофельский договор с
Историей: он обязуется осквернить все прежние святыни, разрушить вековые порядки, совершить
неслыханные преступления, для того чтобы сообщить машине времени чудодейственные обороты.
Теперь мы знаем, чем питается исторический энтузиазм — он питается энергией нетерпения.
Поймем мы теперь и фанатический нигилизм отрицателей традиционной веры, менталитета и обычаев.
Традиции поддерживают устойчивое состояние человека в долгосрочном времени и потому
препятствуют появлению чувства великого исторического нетерпения. Степень включения масс в
«ката-стройки» истории — это степень их нетерпения. Европейский модерн выработал особую
технологию разжигания исторического нетерпения. Для этого конструируются манихейские пары:
друзья и враги народа, авангард и реакция. Вековечные тяготы жизни ставятся под знак устранимого
субъективного препятствия: указываются конкретные виновники, наказав которых мы немедленно
окажемся в раю.
Свое объяснение получает и фанатичная вера в Учение. Для того чтобы жить в традиционной
повседневности, нужно терпение, а не энтузиазм. Но для того чтобы подвигнуть людей на авантюру
прогрессизма — слом вековых порядков — требуется вера в гарантированный успех, причем такой,
какой может нарисовать только разгоряченное воображение мифотворцев. Ради малых улучшений на
авантюру прогрессизма не пускаются: азарт такой игры подогревается только неслыханными ставками.
Что же мы имеем в результате?
Исторический прогресс, как и прогресс научно-технический, в конечном счете оказывается
«игрой с нулевой суммой». В случае технологического прогресса в роли потерпевшего выступает
природа. В случае исторического прогресса тоже действует механизм переложения тягот. Например,
жертвой социалистической индустриализации оказалось российское крестьянство: ценой его полного
закабаления осуществили ускоренное строительство социализма. Второй «эпохальный» переворот
произошел на наших глазах и он потребовал неменьшей заместительной жертвы: чудодейственное
превращение партноменклатуры в новых собственников и мультимиллионеров произошло за счет
опустошения многолетних сбережений всего населения России и многократного снижения уровня
жизни народа.
И как только большинство обнаруживает, что именно оно оказывается жертвой «ускорения
истории», новому строю требуется диктатура. Диктатура есть режим, устанавливаемый после того, как
Мефистофель потребует расплаты за свои колдовские чудеса. Чем сильнее было подогрето
историческое нетерпение, тем радикальнее процесс «революционного разрушения старого» и тем горше
расплата. Мера свирепости диктатуры определяется тяжестью народного разочарования в результатах
очередного эпохального скачка. За благозвучным названием дело не станет: диктатуру назовут
средством защиты либо социалистических завоеваний от посягательств контрреволюции, либо
демократических завоеваний от посягательств «красно-коричневых».